![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
Aug. 29th, 2017
Борис*
Posted by Борис Херсонский on 29 Aug 2017, 04:06
Одно из важнейших для меня политических наблюдений и прозрений также оказалось связанным с моей профессией. Дело было в 1981 году. Каюсь, я был убежден тогда, что с Софьей Власьевной (советской властью) бороться бессмысленно: считалось, что она сама по себе постепенно "зажиреет" и скончается лет через сто. Вся диссидентская деятельность в моем понимании сводилась к расширению границ свободы слова и печати, десталинизации и прочим либеральным идеалам тех времен.
И уж, конечно, все мы понимали, что умрем как и родились - в СССР.
Что не мешало нам на каждое празднование великого октября (а случая собраться и выпить мы не пропускали) начинать застолье с тоста (мое авторское право!): За 100-летие советской власти, чтобы мы все до него дожили, а она - нет!
*
В больнице, несмотря на надзор и ограничения, пациенты иногда кончают жизнь самоубийством. Каждый подобный случай считается чрезвычайным происшествием, производится тщательное расследование. Но никакие профилактические меры не сводят печальную статистику на нет.
На этот раз в одном из мужских отделений повесился пациент, да не простой, а сотрудник какой-то партийной организации. По-моему, райкома, точно не помню, ему все равно теперь, а мне - и подавно. Тем более, что пациента этого я никогда не знал. Но именно меня, не имеющего отношения к этому случаю, беспартийного еврея, послали за главным врачом. Главный же находился на заседании пленума бюро горкома КПСС. На меня был выписан пропуск. В первый и в последний раз в жизни я находился в помещении партийного учреждения высокого ранга. Осторожно. стараясь не привлечь ничьего внимания я приоткрыл массивные двери и зашел в зал.
*
Я видел зал сзади, так, как его не видел никто иной. Я стоял, они-сидели. Кроме того, пол в зале был наклонный. Короче я смотрел на пленум сзади и сверху вниз.
За трибуной стоял человек и что-то бубнил себе под нос (разобрать было невозможно). Как все тогда, он читал доклад по бумажке. Но все остальные тоже читали! Все! Перед каждым была раскрытая книга или развернутая газета. Никто не слушал докладчика. Никто не смотрел друг на друга и друг друга не стеснялся... Я отметил среди склоненных голов шевелюру главного, благо он сидел у прохода, подошел к нему и тронул его за плечо. Главный обернулся, сложил газету и вышел со мной в коридор. Там я рассказал ему о печальном событии. И мы поехали в больницу....
*
Именно тогда я понял, что режиму - конец. Конец не через сто лет и даже не через двадцать. До меня дошло, что коммунистическая власть больше всего досаждает номенклатуре. Вечером, разговаривая с отцом, я сказал ему: они охотно поменяют власть, данную им партией на свободу и власть, которую дают деньги. Так оно и случилось.
*
Разбирательство несчастного случая шло своим чередом. Отделение лишили переходящего знамени. Зав отделением получил выговор. Санитар был уволен. Знамя передали острому женскому отделению. Строго в соответствии с больничной приметой, через два месяца там также покончила с собой пациентка...
*
И, если уже говорить о политических прозрениях, то вот деталь из театральной жизни. К пятидесятилетию образования СССР Одесский русский драматический театр поставил пьесу О. Иоселиани "Пока арба не перевернулась". И висели по всему городу афиши. "К пятидесятилетию образования СССР. Пока арба не перевернулась".
Романс
Долго, но никогда. Кратко, но навсегда.
Светлеет земля в полях. Темна в облаках вода.
Несчетно зверей и птах в разрушенных городах.
Открыто одно ателье - "Пошивъ покаянныхъ рубахъ".
Ларек покаянных свечей. Трубы сожженных печей.
Ходит грех-сирота, никому не нужный, ничей.
Птицы живут - не грешат, им ангелы булки крошат,
Помилованная президентом индейка ведет индюшат.
Все дороги ведут в никуда. Темна в облаках вода.
Животным и птицам нравятся мертвые города.
Это будет потом. Что же - спасибо на том.
Подобие счастья легче строить на месте пустом.
Гений местности. Бездарь местечка.
Дух эпохи с душком момента.
Для приезжего человечка
фунт презренья, дешевая рента.
Фунт презрения, ноль внимания.
Смотрят косо, почти не видя.
Здравствуй, местная тетя Маня,
где твой хахаль, приезжий Витя?
Вот он, хахаль, встречайте, подружки!
Наш герой выходит на сцену.
Он стоит у пивной и с кружки
осторожно сдувает пену.
Климат жаркий, напиток холодный.
Взгляд тяжелый, выпуклый, бычий.
Не из наших он, он - залетный,
на хрена ему наш обычай?
Вот, стоит, пьет горькое пиво.
Рядом с ним - плюгавый монашек,
дышит тяжко и смотрит криво.
Тоже, видимо, не из наших.
Saturnia pyri
Большая ночная павлиноглазка, если смотреть на нее
с высоты полета птицы, ищущей дичь в траве,
кажется мордочкой хищника который возьмет свое,
не зря четыре глаза на одной голове!
Эта страшная маска - ночная павлиноглазка.
В бесшумном полете она подобна сове.
В центре каждого глаза зоркий черный зрачок.
Бурая радужка желтой каймою окружена.
Такой не страшен ни хищный клюв ни пионерский сачок.
Сама кого угодно напугает она.
Для юного пионера созданье такого размера,
с такими глазами бабочка -таинственна и страшна.
И засыпает юннат, укрывшись несвежею простыней,
летний лагерь, где спальный корпус - то же барак.
Ночные бабочки летают за известковой стеной
сосредоточенно, молча - никто не умеет так.
Спите, дрожите, дети: в таинственном лунном свете
мелькают четыре зрачка - ночного зрения знак.