verses

Минута ненависти

Верните Сталина в мавзолей. Только без реставрации.
Какой он сейчас в земле - пусть лежит на потеху свету.
И пусть это зрелище зафиксируют папарацци и
расшарят фотки без фотошопа по Интернету.
Пусть в стеклянных глазах чучела на миг блеснет отражение
всех пыток, смертей и чудовищных новостроек.
На всякое бальзамирование найдется свое разложение.
На всякие мощи есть немощи, сухорукий гад-параноик.
Перед смертью великий Бехтерев поставил тебе диагноз.
Как показало время, этот диагноз был точен.
Как терпели тебя, ублюдка? Видно попутал враг нас.
Ладно, спи у стены в земле. Хорошо, что гроб заколочен.

verses

***
писатель умер. литература едва жива.
поле, русское поле! вызревают жнива.
у падшего кукурузника в однообразной позе
стоит солдат в жару и будет стоять на морозе,
будет по стойке смирно в стихах и прозе,
все перемелется - крутятся-вертятся времени жернова.
отступать нам некуда. черт знает где москва.

писатель умер. и даже рука кремля
до него не дотянется. с небесного корабля
машет святой Владимир встречая земного тезку,
просит его - расскажи-ка про русь, про березку,
про воспитанье детей - про ремень и розгу,
расскажи, как свита играет голого короля?
каков курс валют - киевской гривни, рубля.

писатель умер. положен конец засилью
чуждых идей. Теперь безопасной гнилью
пахнет болото. Приятно стоять на страже,
внимая щебету маленькой птички-лажи
о трех веселых танкистах, боевом экипаже,
о том, что все кончается в мире, даже
жизнь писателя. не угнаться нам за строкой,
не поймать мгновения стареющей слабой рукой.

verses

***
начало легенды - во время кпсс,
когда писали доносы, а не щелкали смс
когда секс бывал в санаториях, в командировках,
в парках культуры, в зарослях, в парадняках,
когда память о славном прошлом жила в веках
водка была московская в чекушках и поллитровках,
а ворованный шоколад продавали на вес....
когда люди стояли насмерть в очередях,
а слушая битлс "о блади, о блада", шутили, что о блядях,
и под красными флагами строем гуляли на площадях.
шарики и флажки детям было сладко нести.
а слово "презерватив" было страшно произнести.

продолженье легенды. девяностые. беня крик
назывался тогда карабас. кто отмотал пятерик
был коронован как вор в законе, а если мотал десятку -
выходил из тюряги сразу в авторитет,
калаш легко заменил традиционный кастет,
но в случае можно было и перо под лопатку.
умирали молча, думали, будет хуже, если подымешь крик.
торговля была челночной. хорошо что прибыль была.
прокуратура открывши, закрывала дела,
в спальнях на потолках у людей зеркала,
а у населения - корка сухая в зубах,
бродский на книжной полке, в магнитофоне бах.

конец легенды - где-то идет война.
ни шатко, ни валко, как в античные времена,
когда вести из Трои до Афин едва долетали,
а тыловые крысы вдов молодых обнимали.
Ахилл погиб, но что тебе до того, страна?
кафе переполнены. тела на убитом пляже
лежат, как на поле битвы. о производственном стаже
никто и не вспоминает. жратвы завались. с деньгой
как у кого, но не умер никто с голодухи.
с рукой протянутой стоят у входа в лавки старухи.
скоро выборы. ползут тревожные слухи.
вот она, жизнь, легенда кончилась, мой дорогой.
вдали закипает гроза. невыносимый зной.
закат в небесах зияет раной сквозной.