заметки

*
Вот, вчера разговаривал с коллегой о ее подруге. Подруга уже год как больна. Отключает телевизор и интернет, боясь воздействия странных неземных сил. Считает, что все вокруг переглядываются и говорят о ней за ее спиной. ее мысли открыты всему миру.

*
О ней и впрямь говорят за ее спиной. Вот мы с коллегой, к примеру. И созревает некий заговор - знакомая ведет себя странно, на работе обращает на себя внимание эксцентричностью. необычной одеждой и косметикой, а главное - нежданными вспышками гнева, которые не очень вписываются в ее служебные обязанности. Что с ней делать - думают коллеги. Лечить? Но она не согласится. Уволить - лишить больного человека работы - подло. Терпеть дальше - проблем не оберешься, да и вопрос - а до каких пор терпеть?

*
Выходит так, что болезнь не только создает внутренний мир этой несчастной женщины, но и как-то организует мир вокруг нее. Реальный мир начинает вести себя в отношении больной так, как ей диктует ее бред. Не за горами момент, когда неожиданно для нее, на нее нападут мужчины в белых халатах и отвезут в страшную темницу - на Слободку-Романовку. А уж там... Не хочется и думать.

*
Это ведь надо, чтобы так получилось! Говорят два медика-профессионала. Говорят о человеке, которому необходима их помощь, их профессиональные знания. Но мы стыдимся предложить ей помощь (откажется и прервет отношения с нами) и не имеем права, да и не хотим, лечить ее против ее воли. Значит - инстинктивно принимаем ее иной мир, как данность, признаем его право на существование, допускаем ее существование в этом мире.

*
Господи, что за специальность у нас...

заметки

Папа вспоминал. Он тогда только-только начал работать в областной больнице. Был какой-то советский праздник. Врачи, медсестры и санитарки выстроились в колонну на Херсонском спуске с плакатами и портретами, в ожидании команды - начать марш. И вдруг папа увидел, что вниз по спуску катится большой круглый портрет: то был Анастас Микоян. За портретом бежал главный врач больницы (Терновой, он потом поднялся до замминистра здравоохранения). Все просто смотрели на это, не решаясь подставить подножку портрету и остановить его.
Наконец портрет остановился и упал лицом Микояна вниз (так бутерброд падает маслом на пол). Главный врач поднял портрет, оглядел растерявшихся подчиненных и... жестоко выбранил моего папу, который, хоть и стоял в хвосте колонны, оказался виноват во всем. Главный даже пригрозил ему увольнением!
Впрочем, никаких последствий этот случай не имел. Терновой относился к папе очень хорошо.

verses

***
Бог Абрама Гилинского, Исака Бабеля, Якова Свердлова или
это был псевдоним, но имя Иаков - подлинник все же,
нет, ты был не Бог, ты помчался, копытами поднимая облако пыли,
утешая себя и нас, что настоящий Бог еще строже.

Что настоящий Бог испепелил Содом, что твою Хиросиму,
или Дрезден, подвергнутый бомбардировке ковровой.
Что он дал Яфету власть и богатство Симу,
а Хаму участь тяглового вола и собаки дворовой.

Что Он гнал свой народ сорок лет по пустыне Синая,
отдавал его под ярмо грекам, римлянам, вавилонянам,
а потом рассеял его, как Слово Свое - от края до края,
и кладбища разорены и заросли бурьяном.

А я - это бог подземелий, наркоматов, военкоматов,
исправительных лагерей, людей под одну гребенку,
я приведу свой народ в стадо древних приматов,
и заверну младенца в красный флаг, а не в пеленку.

Нарком пищевой, писатель с пером и шашкой,
пламенный атеист, разоритель храмов,
злобный канцелярист, дрожащий над каждой бумажкой,
грядущий Хам страшней всех минувших хамов.

На одной моей ноге - сапог, на другой копыто.
Только искры летят, когда я проношусь над вами.
Жаждете крови? Страдание кровью омыто.
Хотите проклятья? Оно над вашими головами.