Папе, потомственному врачу, было с детства ясно, что он должен блестяще окончить медицинский институт, поступить в аспирантуру — в общем, сделать научную карьеру, но тут как раз и наступил 1949 год, и вдруг оказалось, что ни о какой научной карьере для человека с его национальностью речи нет. Более того — ему пришлось срочно уезжать из Одессы. Причина тут была не медицинская, а литературная. Папа в юные годы писал и публиковал стихи. Большей частью это были вполне советские тексты, какие все писали в то время. Но среди них были и прекрасные стихи о войне, пейзажная и философская лирика. В отцовском сборнике “Студенты” было стихотворение, посвященное Багрицкому. И этого оказалось достаточно, чтобы на папу навесили ярлык космополита. Кстати, сделал это отец моего близкого друга — мы с другом потом перебирали архивы его отца и нашли ту разгромную статью в “Большевистском знамени”. Мой папа — фронтовик. Когда началась война, ему еще не было семнадцати. Был призван в 1942 году, воевал года два, ходил в атаку, дважды был ранен в правую ногу: когда он женился на маме, через четыре года после Победы, он стоял на костылях. Вполне обычно для того времени…
Вот забавная история. Книжка папы “Студенты” вышла в 1949 году. Стихи с участием “главного героя”, товарища Сталина, были обязательной программой, как в фигурном катании. И вот папа заключил пари с другим молодым поэтом — Виктором Бершадским — на бутылку шампанского, что он, папа, поместит товарища Сталина туда, куда его никто из поэтов еще не помещал. Поскольку в стихах того времени Сталин побывал и на кораблях, и в самолетах, на заводах и в колхозах — задача была не из легких. Папа разместил усача… в студенческой научной библиотеке!
Вечерами, в проходах читален,
Меж склоненных над книгой голов,
Ходит тихо с улыбкою Сталин,
Останавливаясь у столов.
Да, в библиотеку Сталина никто еще не отправлял. Папа бутылку выиграл.
Отец — был знатоком русской классической поэзии. Еще пять лет назад, если кто-то из нас двоих ошибался в слове, читая стихи наизусть, это я, а не он, — каждый раз меня это поражало. Папе был девяносто один год, мы вспоминали Боратынского и папа поправил мою неточность. Если можно говорить вообще о наставниках в поэзии, то для меня это прежде всего — папа, хотя он “познакомился” со мной довольно поздно. Когда я был где-то классе в девятом, он вдруг обратил внимание на то, что я декламирую Багрицкого и Евтушенко. И решил срочно подсунуть мне под нос книгу Бориса Пастернака, вероятно, для того, чтобы Маяковский, Рождественский или Вознесенский не стали моими окончательными кумирами. Надо сказать, папа очень быстро в этом преуспел. Любимым же папиным поэтом был Федор Тютчев. У него в студенческие годы даже кличка была “Тютчев”…
![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
