verses

***
два великих карманника с восхищением смотрят на руки
великого музыканта что бегут по клавиатуре
по всем утонченным правилам воровской науки
какие пальцы пропадают даром в натуре
музыкант у рояля ловко ворует звуки
подражая то летнему зною то снежной буре
но и мы запускаем пальцы в карманы вековой мировой культуре
быть может ангелы на суде нас возьмут на поруки

два великих карманника думают творчество тоже кража
из копилки прошлого из подсознания родового
это святая ложь это великая лажа
все растащили предки но и нам осталось немного

расхожих метафор стершиеся монеты
время часы на цепочке с драгоценным брелоком
слова это мелкие но дорогие предметы
речь это речка текущая в мире жестоком

любовь не афродита но первозданная пена
рифмы или созвучия те же скитальцы
музыкант играет траурный марш шопена
два великих карманника с восхищением смотрят на пальцы

Портрет

Вместо глаз - полусонные щелки.
Вместо мозга - надутые щеки.
Вместо света - огни театральной рампы.
Язык не мелет - штампует штампы.
Уши петлисты как древние свитки.
Средняя скорость как у улитки.
Руки коротки, но воровиты.
Вот - король. Но ему не хватает свиты.

вірші українською

***
подавіться галькою з будь-якого кримського пляжу
похрустіть кістками під колесами імператорського екіпажу
вік у вас пенсійний але не вистачає стажу
з рук зійшла крадіжка - слухай що тобі кажу

тут не буде моєї ноги шкода що в пам'яті живі
картинки на кшталт з листівок затерті паршиві
похоронна піраміда в місті російської слави
слава дивиться з-під плити очі її лукаві

генуезька фортеця айвазовский музей і що там
ще приклеїлося що розписано як по нотах
волошинський коктебель цветаєвськії доріжки
ресторанчик татарський ягня ріжки та ніжки

нічого не залишилося ні холоду ані тепла не
спиш а мрієш, що літаєш на дельтаплані
або читаєш вірші в прокуреному ресторані
добре що про кохання не про успіхи в п'ятирічному плані

а був п'ятирічний план сімферопольська зла психушка
молодий професор доцент старий але душка
обличчям ні дати ні взяти старорежимний провізор
каже брежнєв помер всім дивитися телевізор

і все дивилися з кімнат менти забирали гітари
щоб тихо сиділи під страхом який-небудь кари
відрахують з курсів або видадуть міліціонеру
або не видадуть необхідного горе-паперу

мій папірець цілий він десь де складені папки
переставляє чайка по гальці червоні лапки
вітер над бухтою тріпає триколірні ганчірки
скінчено справу війною запрошуємо до вечірки

***
зелені чоловічки як зелені мухи
повзуть вздовж мертвого тіла Криму
відомо що без війни не буває розрухи
як без вогню не буває диму

тим більше якщо вогонь не горить а тліє
дим їсть очі ніхто нікого не бачить
тим більше що ніхто нікого жалкувати не вміє
а окупант зі здобиччю не чує як люди плачуть

але земля як зазвичай не горить під його ногами
і в атласі не змінилася карта Європи
є порох в порохівницях є і патрони в нагані
перш ніж рити могили риють окопи

навкруги політичної сцени стоять тюремнії стіни
й завіса яку колись називали кодексом карним
вартові сплять в очікуванні бадьорої зміни
але очікування буде довгим і марним

заметки

*
В середине девяностых ко мне обратился преуспевающий бизнесмен средних лет. Сам он ни на что не жаловался. Предметом консультации была его жена - сорокадвухлетняя женщина, в недавнем прошлом - преподаватель русской литературы, ныне - просто жена богатого человека. Он "снял" ее с работы, потому, что она постоянно жаловалась на нервную обстановку и огромную нагрузку в школе. И впрямь - было на что жаловаться! Время дома она проводила преимущественно лежа в постели. Потом садилась за проверку тетрадей и опять - "глухая лежка" (выражение ее мужа). Но, когда всякая необходимость в весьма скромном учительском заработке отпала, когда женщина наконец-то бросила "ненавистную" работу, она совсем расклеилась! Целые дни в постели, без книжки в руках, если телевизор и был включен - то только как "фон", жена явно не следила за сюжетом передачи. В доме не убиралось неделями. А взять уборщицу (такая возможность была) жена отказывалась категорически. Она высказывала опасение, что уборщица будет красть. Готовить не готовила. А еду из ресторана ела неохотно. чувствовала "странный привкус". Несколько раз говорила мужу, что он. скорее всего, хочет ее отравить, для того, чтобы жениться на молодой....
*
Муж и не пытался представить себя ангелом. Сауны с девочками были обычным пятничным развлечением его компании. Кроме того у него была устойчивая связь с молодой привлекательной девушкой - бухгалтером "на фирме". Но разводиться со "странной" женой муж в то время не хотел. Собственно, я не знаю, чем там кончилось дело...
*
Но больше всего мужа встревожило то, что жена принесла со свалки старый стул. Потрепанный, с облезлым лаком. Она поставила его посреди гостиной. вынести эту "мебель" из квартиры обратно на помойку она отказывалась категорически. Вы наверное представляете, насколько это наследие семидесятых годов гармонировало с недавно приобретенным роскошным гарнитуром!
*
Гостиная давно уже не была гостиной, бизнесмен никого не приглашал к себе домой. Но все раздражение этого грубоватого человека, все что накопилось за годы болезни (а вы, наверное, поняли - то была болезнь) его жены вылилось на этот злосчастный хромоногий стул. Его значение совершенно не соответствовало реальности. Стул превратился в символ, камень преткновения. На него муж яростно нападал, а жена - столь же яростно защищала. Однажды она сказала мужу, что если он вынесет стул - она умрет. и только тогда муж обратился за профессиональной помощью...

*
Возможность помочь была практически нулевой. Жена категорически отказывалась встретиться с врачом. Показаний для неотложной госпитализации в то время не было. Да и если бы пришла она ко мне - что тогда? Заболевание длилось годами, постепенно прогрессировало... Лечению такие состояния поддаются плохо. Муж просил меня прийти к нему якобы в гости и поговорить с женой, под видом друга мужа... Я отказался категорически. В таких случаях доктор, согласившись прийти туда, где его не ждут, ставит себя в крайне уязвимое положение. Обычно пациент сразу понимает, о чем идет речь и замыкается....
*
Эту историю я рассказываю как преддверие к рассуждениям о вещах. О старых вещах, которые люди не хотят выбрасывать. О вещах, которые находят на помойке. О вещах, которые настолько сливаются с личностью человека, что разрушение вещи становится для него разрушением психики.