verses

***
сначала доносы, потом - допросы,
предлагает следователь папиросы,
не хочешь - не надо, в дых - кулаком,
упал получай сапогами под ребра,
мы построили мир золотого ДОПРа,
будешь жрать дерьмо - называется копро-
фагия: вкус от рожденья знаком.

в кругу - всевидящий глаз вертухая,
в окне сквозь решетку закат, полыхая,
посылает смертнику красный луч.
наши жизни не лучше пустых бутылок,
ночных горшков, разбитых копилок,
дощатых сараев, навозных куч.

не впишешь имя в расстрельный список,
будешь лизать донышки мисок,
из которых счасливчик баланду хлебал,
дистрофик гребаный, доходяга,
гад, недостойный алого стяга,
ничего, потомкам придет бумага,
что ты был невинен и зря страдал.

***
пирамиды египта не чудо света, но чудо смерти.
измерьте их основание. их высоту измерьте.
вот она, четырехгранная камерная гора.
но ее сердцевина - извилистая нора.
сфинкс возлежит за ним пирамиды-горы.
все равно в секретные норы пролезут воры
сломают печати вскроют позолоченный саркофаг
живой проныра для мертвой мумии - враг.
мумия знает ее оберут до нитки.
уносят воры посмертные царственные пожитки.
археологам достанется лишь пустота пустот.
и барельефы богов сет анубис и тот.
душам царей не свойственен трупный запах.
души царей летят на запад, на запад.
пирамиды стоят на земле, упираются в небеса.
они чудо смерти. смерть способна творить чудеса.

***
Скульптор переминает глину,
из которой сам сотворен,
вечным сделать его не смогли, ну
что же - думает он,
я тоже глиняная игрушка
и обжиг еще впереди
и клетка грудная - избушка, избушка,
и бедное сердце в груди.

***
тиран стареет в груди у него клокочет
но бодрится и хлопает крыльями словно кочет
хоть перья ощипаны и свалялся в подкрыльях пух
на конгрессах с ним никто говорить не хочет
и бесполезно он абсолютно глух

да и раньше не слышал жалоб и стонов
законы суровы но он не соблюдал законов
кара должна быть случайна как среди лета снег
число ударов по пяткам или земных поклонов
главное полный вперед и невозможен побег

солнце наших побед светит не очень греет
слух идет по полям что тиран стареет
словно трактор урчит бензином несет за версту
но все же все то же знамя над нами реет
и жизнь подчиняется указующему персту

тиран стареет согласно законам аскезы
на прикроватной тумбочке в стакане воды протезы
зубов которыми он столько глоток перекусил
истрепались бичи и заржавели железы
но каждый несчастен по мере небесных сил

verses

ода примусу (9 Х 9)

1.
Спирт сухой был сахару подобен на вид.
Но надпись предупреждала, что он ядовит.
Его крупицы раскладывались вокруг головки
медного примуса, поставленного на табурет,
украшенного медалями царских лет.
Я был мал и движенья мои - неловки.
Но я любил смотреть на синеватый огонь.
Мне разрешали, но предупреждали - не тронь.
Разжечь пожар мне бы хватило сноровки.
2.
Я знаю, когда-то примус ставили в центре стола
прямо на белую скатерть - это была
новинка, которая позволяла тут же жарить котлеты
и чинно раскладывать их на тарелки гостям,
подставляя ухо плохим новостям,
поскольку свергнут царь, а к власти пришли советы.
война продолжалась, красные патрули
хватали наспех всех, кого захватить могли,
большевикам все равно - эсеры или эстеты.
3.
Да, этот примус знал лучшие времена,
хотя страна уже была опасно больна,
но не каждый мог легко различить симптомы
вроде листовок - белая сыпь на стене,
или винтовок в руках дезертиров, зане
возбужденье толпы предшествует наступлению комы.
Транспаранты на кумаче, безумный пролетариат,
в окне багровый революционный закат.
Смерть тянет руку и говорит: будем знакомы.
4.
О примус! Я помню тебя до сих пор
на табурете, выставленном в коридор
одесской коммуны, где восемь семей копили
друг к другу ненависть - доходило до драк.
Донести на умного был способен каждый дурак.
Соседи друг друга слюной, как святою водой, кропили.
И годы пятидесятые шли один за другим,
и пьяные инвалиды вопили матом благим,
и справки о невиновности лежали под слоем пыли.
5.
О примус! Призрак, пособие прошлых лет,
будь я художник, я б рисовал твой портрет,
сияние меди в сумраке коридора,
как памятник на пьедестал, ты поставлен на табурет,
и венчик пламени излучает запах и свет,
и словно стая собак, воспоминаний свора,
на меня нападает и все они, без разбора,
как старый ожог не болят, но оставляют след,
как полицейский свисток, как окрик: "Держите вора!"
6.
О примус! Ты одна из ненужных вещей
окружавших интеллигента, профессора кислых щей,
недоноска, не доносчика, но смиренно
несущего на работу потертый портфель,
в котором в газету - коммунизм наша цель -
завернуто яблоко и бутерброд - непременно,
плюс бумаги, исписанные наискосок,
плюс мысли крамольные спрятаны между строк,
несовершенные - все в мире несовершенно.
7.
О примус! Ты помнишь донышко сковороды,
на котором ты когда-то оставил следы
копоти с легким привкусом керосина,
ты помнишь кастрюли, в которых варился обед,
его приносили торжественно - так приносят обет
безбрачия и и смирения - во имя Отца и Сына
и Духа Святого, в комнату, где три поколенья живут,
тридцать лет назад избавившиеся от пут
царизма, а ныне не жизнь - воровская малина.
8.
О примус! Ты помнишь нервный звонок
за окном - привезли керосин, но вряд ли ты мог
отличить его от колокольчика мусоросборки,
и хозяин бежал, то с канистрою,то с ведром,
и ты ликовал, заправку почуяв нутром,
ты знал этот быт, что книжку - от корки до корки,
ты помнишь злобных соседок, старух-раскоряк,
да еще в черный ход превратившийся парадняк,
и дворы, что давно превратились в задворки.
9.
О примус! Раз год тебе начищали бока
с орлами двуглавыми и медалями, это было, пока
не провели природный газ, не поставили плиты.
И ты был сослан в кладовку - спасибо на том,
и почти все равно, что с тобою случилось потом,
ты свой срок отмотал, вы с эпохою квиты.
О примус! Ты помнишь на стенке усатый портрет,
ты помнишь орнамент как водится под трафарет.
Ты помнишь - и мы с тобой не забыты.