Ода высокоторжественная

[borkhers]

(в смысле, Бахыту - шестьдесят!!!)



***

Кто сей, сто грамм на грудь принявший,
седьмой десяток разменявший
в тиши нью-йоркской и глуши?
Скорей, о муза! поспеши
и вместе с ним коньяк глуши
когда-то и меня пленявший,
спеши к соцветью дев и баб:
герой не молод, но не слаб.

Дерзай, Бахыт! Не перестану
я петь осанну Казахстану,
степи без края и конца,
родившей славного певца,
чье выражение лица
светлеет, обратясь к стакану,
ползут очки по носу вниз,
но наш герой не сложит риз.

Он сложит стих на зависть разным
полу-евреям несуразным,
заполонившим нашу Русь,
я сам, о муза, та же гнусь!
В лицо ударишь - я утрусь,
не тронь казаха чьим прекрасным
и светлым ликом ты горда:
как он хорош в его года!

Далече от лесных пожаров,
манифестаций и кошмаров
страны, покинутой тобой,
где мусора в последний бой
идут с мятежною толпой,
ты в тишине нью-йоркских баров -
в кругу друзей и дружных муз
забыл прекрасный наш Союз!

Ты гражданин и радость мира!
Уже гитару строит Ира,
чтоб песнью сделалась строка,
и тем потешить старика.
Что ж! Славы ноша нелегка!
Поэт - мишень в подвале тира.
Попасть любая норовит.
А сердце стонет и кровит.

Гремите, трубы и литавры!
Цветите, Киевские Лавры!
Увенчанный питомец ваш
вновь изострил свой карандаш.
Такому поневоле дашь!
Литературные кадавры
от подлой зависти хрипят,
краснея с головы до пят.

Дерзай Бахыт! Дары - обильны.
Я знаю, что души моей
воображения бессильны
и тени начертать твоей!
Но если славословить должно,
иным пиитам не возможно
ничем иным тебя почтить,
как им в Нью-Йорке собираться,
не материться и не драться,
но благодарно виски пить.