***
Чем старше оливы, тем толще и узловатей стволы,
а ветви тоньше, мельче листва и скудней плоды.
Пастухи греют ладони над грудой горячей золы.
Ночью тут пробегал сатир и оставил следы.
Он гнался за нимфой - отпечатки девичьих стоп
рядом с ямками от копыт легко различит следопыт,
он настиг ее здесь, на холме, на одной из извилистых троп,
завалил, потом ускакал - а она, погляди, еще спит.
Это нежное тело раскинулось среди белых цветов
розовея, как облако в робких рассветных лучах.
А в долине - крик пастухов и мычанье скотов.
Здесь когда-то был город, но постепенно зачах.
Никто не разрушил, все случилось само собой,
молодые ушли на войну, старики умерли,
иноземцы похитили девушек. Небосвод голубой-
ни единого облачка - смотрит на складки земли.
Большинство домов еще целы - хочешь - живи-не тужи,
только выполоть сорняки и кости подальше снести.
Змей не нужно бояться, большинство составляют ужи.
Чем меньше людей - тем цветам вольготней цвести.
Чем старше оливы, тем толще и узловатей стволы,
а ветви тоньше, мельче листва и скудней плоды.
Пастухи греют ладони над грудой горячей золы.
Ночью тут пробегал сатир и оставил следы.
Он гнался за нимфой - отпечатки девичьих стоп
рядом с ямками от копыт легко различит следопыт,
он настиг ее здесь, на холме, на одной из извилистых троп,
завалил, потом ускакал - а она, погляди, еще спит.
Это нежное тело раскинулось среди белых цветов
розовея, как облако в робких рассветных лучах.
А в долине - крик пастухов и мычанье скотов.
Здесь когда-то был город, но постепенно зачах.
Никто не разрушил, все случилось само собой,
молодые ушли на войну, старики умерли,
иноземцы похитили девушек. Небосвод голубой-
ни единого облачка - смотрит на складки земли.
Большинство домов еще целы - хочешь - живи-не тужи,
только выполоть сорняки и кости подальше снести.
Змей не нужно бояться, большинство составляют ужи.
Чем меньше людей - тем цветам вольготней цвести.