М. не узнал бы местности...
May. 9th, 2006 09:51 pm![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
borkhers*
И все же, я, в глубине души, не мог простить ни М., ни Аристократке этих прекрасных лет свободы в румынско - немецкой Транснистрии, в лагерях которой погибло более сорока моих родственников. Иногда я представлял себе, что именно тогда, когда М. поднимал бокал за присутствующих дам, в том числе и за Аристократку, отец лежал на земле с винтовкой в руках, укрываясь за валуном и не вполне удачно выставив ногу… Хотя, почему неудачно? Ранен, значит – не убит. На земле лучше, чем в земле.
*
Особенно унизительным казалось то, что отец-фронтовик не может занять даже скромного места ассистента на кафедре неврологии. Беспартийный еврей и одесский мединститут практически не комбинировались. Единственная попытка отца получить официальный статус преподавателя мединститута завершилась ничем. Как отец узнал позднее, его пригласили лишь для того, чтобы создать фон основному кандидату. Роскошное, я бы даже сказал, барственное профессорство М., восседавшего с рюмкой коньяку в огромном кабинете, развалившись в дубовом резном кресле, за дубовым же письменным столом конца девятнадцатого века, на фоне американских книжных полок со старой психиатрической литературой, вызывало у меня раздражение. Особенно в минуты, когда я думал об отце, разворачивающем бутерброд в ординаторской нейрохирургического отделения.
Классовая или расовая ненависть? Да нет, я все же скорее любил М.
Но отец….
*
Отец был одним из лучших неврологов Одессы и прирожденным преподавателем. Из-за расовой политики КПСС я оказался едва ли не единственным его учеником.
*
О разворачивании бутерброда я вспомнил не зря. Однажды парторг отделения доставил главному врачу больницы газету из-под отцовского бутерброда с огромным жирным пятном на лике Брежнева. Парторг пытался показать главному врачу всю мерзость и аполитичность неподобающего отношения к партийной прессе.
Но главный врач был человек крутой, к тому же – «соавтор» многих научных работ отца. Он посоветовал парторгу проверить на предмет аполитичности ведро для использованной бумаги в туалете. По крайней мере, так он преподал эту историю папе.
Главный врач посоветовал все же отцу быть осторожнее. Хоть и времена были вполне «вегетарианские», если вспомнить выражение Ахматовой.
*
Полки с книгами достались М. от его предшественников по кафедре. Как-то получилось, что книги на русском языке постепенно исчезли, а затем полки оказались в кафедральном коридоре. После чего процесс исчезновения книг интенсифицировался. Каюсь, но и я принял участие в процессе.
От того времени у меня осталось немецкое издание книги Юнга о раннем слабоумии (так тогда называли шизофрению).
*
Из психиатров не один М. оставался в оккупированной Одессе. Профессор Ш., будущая доцент М… В честь первого и второй посажены деревья на аллее праведников мира около малоудачного памятника жертвам Холокоста. В честь М. на этой аллее дерева нет.
*
Да и был ли М. моим учителем? Был, никуда не денешься. Вот он легко и уверенно пунктирует больную острой шизофренией. Как утверждал М., если снизить внутричерепное давление, шизофрения исчезнет. Прямо на кончике пункционной иглы, - повторял он, - на кончике пункционной иглы. Я вспоминал знаменитый вопрос схоластов: сколько ангелов может поместиться на кончике иглы… В частности, на кончике иглы для люмбальной пункции.
В данном случае шизофрения никуда не исчезает, но больная неожиданно начинает говорить хныкающим детским голоском.
Обратите внимание, – говорит М., - появился пуэрилизм, шильдеровская симптоматика. И, что важно, на кончике пункционной иглы!
*
Так я впервые услышал фамилию Шильдера, автора книжки «Очерк психиатрии на психоаналитической основе». А вскоре прочитал и саму книжку, изданную в Одессе в двадцатые годы.
И все же, я, в глубине души, не мог простить ни М., ни Аристократке этих прекрасных лет свободы в румынско - немецкой Транснистрии, в лагерях которой погибло более сорока моих родственников. Иногда я представлял себе, что именно тогда, когда М. поднимал бокал за присутствующих дам, в том числе и за Аристократку, отец лежал на земле с винтовкой в руках, укрываясь за валуном и не вполне удачно выставив ногу… Хотя, почему неудачно? Ранен, значит – не убит. На земле лучше, чем в земле.
*
Особенно унизительным казалось то, что отец-фронтовик не может занять даже скромного места ассистента на кафедре неврологии. Беспартийный еврей и одесский мединститут практически не комбинировались. Единственная попытка отца получить официальный статус преподавателя мединститута завершилась ничем. Как отец узнал позднее, его пригласили лишь для того, чтобы создать фон основному кандидату. Роскошное, я бы даже сказал, барственное профессорство М., восседавшего с рюмкой коньяку в огромном кабинете, развалившись в дубовом резном кресле, за дубовым же письменным столом конца девятнадцатого века, на фоне американских книжных полок со старой психиатрической литературой, вызывало у меня раздражение. Особенно в минуты, когда я думал об отце, разворачивающем бутерброд в ординаторской нейрохирургического отделения.
Классовая или расовая ненависть? Да нет, я все же скорее любил М.
Но отец….
*
Отец был одним из лучших неврологов Одессы и прирожденным преподавателем. Из-за расовой политики КПСС я оказался едва ли не единственным его учеником.
*
О разворачивании бутерброда я вспомнил не зря. Однажды парторг отделения доставил главному врачу больницы газету из-под отцовского бутерброда с огромным жирным пятном на лике Брежнева. Парторг пытался показать главному врачу всю мерзость и аполитичность неподобающего отношения к партийной прессе.
Но главный врач был человек крутой, к тому же – «соавтор» многих научных работ отца. Он посоветовал парторгу проверить на предмет аполитичности ведро для использованной бумаги в туалете. По крайней мере, так он преподал эту историю папе.
Главный врач посоветовал все же отцу быть осторожнее. Хоть и времена были вполне «вегетарианские», если вспомнить выражение Ахматовой.
*
Полки с книгами достались М. от его предшественников по кафедре. Как-то получилось, что книги на русском языке постепенно исчезли, а затем полки оказались в кафедральном коридоре. После чего процесс исчезновения книг интенсифицировался. Каюсь, но и я принял участие в процессе.
От того времени у меня осталось немецкое издание книги Юнга о раннем слабоумии (так тогда называли шизофрению).
*
Из психиатров не один М. оставался в оккупированной Одессе. Профессор Ш., будущая доцент М… В честь первого и второй посажены деревья на аллее праведников мира около малоудачного памятника жертвам Холокоста. В честь М. на этой аллее дерева нет.
*
Да и был ли М. моим учителем? Был, никуда не денешься. Вот он легко и уверенно пунктирует больную острой шизофренией. Как утверждал М., если снизить внутричерепное давление, шизофрения исчезнет. Прямо на кончике пункционной иглы, - повторял он, - на кончике пункционной иглы. Я вспоминал знаменитый вопрос схоластов: сколько ангелов может поместиться на кончике иглы… В частности, на кончике иглы для люмбальной пункции.
В данном случае шизофрения никуда не исчезает, но больная неожиданно начинает говорить хныкающим детским голоском.
Обратите внимание, – говорит М., - появился пуэрилизм, шильдеровская симптоматика. И, что важно, на кончике пункционной иглы!
*
Так я впервые услышал фамилию Шильдера, автора книжки «Очерк психиатрии на психоаналитической основе». А вскоре прочитал и саму книжку, изданную в Одессе в двадцатые годы.
