In memoriam

***

Все о том же, о том же, как написала Линор
Горалик, а ты – напомнила, с этих пор
мысли ходят по кругу,
как угрюмые зэки во дворике вечной тюрьмы.
Время длится в молчании. Мы
все сказали другим, сами себе и друг другу.

Все о том же, прибавлю – все то же, все так же. Вчера
тоже было не легче. Теперь ни черта
в двух шагах не увидишь.
Собирать образа, чемоданы, котомки, вязать узелки,
слушать, как дворовые полки
распевают казацкий хорал или песню на идиш.

Все о том же, все так же, все те же, за вычетом той,
заокеанской, чужой, оболочки пустой,
цвета школьного мела.
И душе остается, прикинувшись малышом,
осторожно ползти нагишом
по упругим буграм бесконечного женского тела.

Все о том же, все так же, все тот же прокуренный мир,
заношенный, жалкий, затертый до дыр,
часть пространства, в котором
в проводах золотая пчела высоковольтно гудит.

Из небес треугольник глядит
немигающим, пристальным, царственным взором.

In memoriam

***

Все о том же, о том же, как написала Линор
Горалик, а ты – напомнила, с этих пор
мысли ходят по кругу,
как угрюмые зэки во дворике вечной тюрьмы.
Время длится в молчании. Мы
все сказали другим, сами себе и друг другу.

Все о том же, прибавлю – все то же, все так же. Вчера
тоже было не легче. Теперь ни черта
в двух шагах не увидишь.
Собирать образа, чемоданы, котомки, вязать узелки,
слушать, как дворовые полки
распевают казацкий хорал или песню на идиш.

Все о том же, все так же, все те же, за вычетом той,
заокеанской, чужой, оболочки пустой,
цвета школьного мела.
И душе остается, прикинувшись малышом,
осторожно ползти нагишом
по упругим буграм бесконечного женского тела.

Все о том же, все так же, все тот же прокуренный мир,
заношенный, жалкий, затертый до дыр,
часть пространства, в котором
в проводах золотая пчела высоковольтно гудит.

Из небес треугольник глядит
немигающим, пристальным, царственным взором.