Из писем М.Т.

ПАМЯТЬ - 2
*
Давай-ка проверим, выверим и измерим
нашу память. Долгую дряблую память.
Десять слов, пятнадцать метафор,
десять табличек по три фигуры на каждой.
Давай-ка, измерим, выверим и проверим.

*

Они говорят, что в старости наши воспоминанья
разрушаются в обратном порядке:
от недавнего – к давнему, от сложных вещей – к простому,
от безличного – к личному, это похоже
на путешествие в прошлое – экмнезия,
или «закон Рибо». Из всех законов
закон Рибо подлежит отмене одним из первых:
жестокость, непоправимость, нарушение прав человека.

*

Был друг у меня. Мы сидели ночами
за игрою в карты, внимая слаженным звукам
хоровых концертов Бортнянского. Наперебой читали
Пушкина и Пастернака. Пили кисляк. Шатались
по вечернему городу. Женились и разводились.
Крестили детей. Потом детей кумовья увозили
на ПМЖ в Америку. Жизнь продолжалась.

Да. Жизнь продолжалась, Марина. Потом меня зацепили
компетентные органы. В первый раз допрос затянулся
на семь или восемь часов. Когда я вернулся
в дверь ко мне позвонили. Друг стоял на пороге
с бутылкою «Твиши». - Ну, рассказывай, как там?
- Откуда ты знаешь? – Довольно простая загадка.
Представь, твой приятель исчез – ни дома, ни на работе
не достучаться. Коллеги мычат в телефонную трубку.
И это когда вокруг сплошь обыски и допросы.
Куда же еще затянут приличного человека?

*
Действительно, обыски шли чередой. Телефоны
приносили дурные вести: «Приходили из библиотеки.
Просили срочно вернуть казенные книги.
Две книги забрали сами. За остальными
вероятно, придут позднее». Наивно, Марина,
но в те времена мы любили играть в подобные игры.
Самиздат называли «ватой», советской власти
достались нежное имя и отчество Софья
Власьевна. Даже «Доктор Живаго»
был известен под псевдонимом «Медработник Юра».
«Архипелаг ГУЛАГ» назывался «Острова в океане».
Хемингуэй не обиделся. На октябрьскую годовщину
пили первый стакан за столетье советской власти,
чтобы все мы дожили до этого юбилея,
кроме виновницы торжества. Но времена менялись.
КГБ мужало. Брежнев дышал на ладан.
С библиотеками приходилось прощаться.

*

Мне тогда казалось странным, что друга
так и не пригласили в большое серое учрежденье,
(так он говорил, но я, признаться, не верил).
В самом деле, откуда они узнали о разговорах
о Николае Втором, о моем секретном крещении?

Знавших эти детали было раз, два и обчелся.

Но мы продолжали дружить. Нас развела перестройка.
Антисемитизм становился модным. Шли разговоры
о том, что евреи (жиды) не талантливы, а мастеровиты,
они – часовщики и портные – в литературе
остаются мастеровыми. Друг мой тогда связался
со стариком-баснописцем, с его подачи
он мне как-то сказал, что я неспособен
говорить по-русски, то есть, на каком бы наречии
ни говорил еврей, он говорит по-еврейски.
В моей гортани русский язык превращается в идиш.
Так у меня устроен гипоталамус. Друг был инженером.
Анатомия центров речи была ему неизвестна.
Я не стал возражать. Мы перестали встречаться.
Разве только в храме на Пасху кивали друг другу,
но обходились без поцелуев. Христос Воскресе!

*

Недавно мы снова встретились. Он был приветлив.
Мы обнялись. Начался разговор. Вскоре я понял,
что друг не помнит о нашей ссоре,
о моем разводе, о своей недавней болезни.
Он рассказал, что не смог мне дозвониться
по телефону, который восемь лет как изменился
вместе с домашним адресом. Позже, увидев
у меня в руках том Солженицына, он удивился,
как я могу не бояться открыто ходить с подобной крамолой.
- Впрочем, ты всегда был таким. Он погрозил мне пальцем.

*
Для него вернулись восьмидесятые годы.
Разговоры об афганской войне продолжались.
Каждый раз, встречаясь со мной, он удивлялся,
как долго меня не встречал и как я постарел. Однажды
он при мне посмотрел на свое отраженье в витрине.
На мгновенье в его глазах я увидел ужас.
Но – вот опять мы идем вдвоем и улыбка
на его лице. Я радуюсь примиренью
и возвращению в прошлое. Да, Марина,
согласись, это было славное время.
Впрочем, ты тогда уже несколько лет проживала
в лучшем мире, верней, на Западе, куда когда-то
жрецы уносили тела египетских фараонов.

*
Давай-ка проверим, выверим и измерим
нашу память. Долгую дряблую память.
Десять слов, пятнадцать метафор,
десять табличек по три фигуры на каждой.
Давай-ка, измерим, выверим и проверим.

Из писем М.Т.

ПАМЯТЬ - 2
*
Давай-ка проверим, выверим и измерим
нашу память. Долгую дряблую память.
Десять слов, пятнадцать метафор,
десять табличек по три фигуры на каждой.
Давай-ка, измерим, выверим и проверим.

*

Они говорят, что в старости наши воспоминанья
разрушаются в обратном порядке:
от недавнего – к давнему, от сложных вещей – к простому,
от безличного – к личному, это похоже
на путешествие в прошлое – экмнезия,
или «закон Рибо». Из всех законов
закон Рибо подлежит отмене одним из первых:
жестокость, непоправимость, нарушение прав человека.

*

Был друг у меня. Мы сидели ночами
за игрою в карты, внимая слаженным звукам
хоровых концертов Бортнянского. Наперебой читали
Пушкина и Пастернака. Пили кисляк. Шатались
по вечернему городу. Женились и разводились.
Крестили детей. Потом детей кумовья увозили
на ПМЖ в Америку. Жизнь продолжалась.

Да. Жизнь продолжалась, Марина. Потом меня зацепили
компетентные органы. В первый раз допрос затянулся
на семь или восемь часов. Когда я вернулся
в дверь ко мне позвонили. Друг стоял на пороге
с бутылкою «Твиши». - Ну, рассказывай, как там?
- Откуда ты знаешь? – Довольно простая загадка.
Представь, твой приятель исчез – ни дома, ни на работе
не достучаться. Коллеги мычат в телефонную трубку.
И это когда вокруг сплошь обыски и допросы.
Куда же еще затянут приличного человека?

*
Действительно, обыски шли чередой. Телефоны
приносили дурные вести: «Приходили из библиотеки.
Просили срочно вернуть казенные книги.
Две книги забрали сами. За остальными
вероятно, придут позднее». Наивно, Марина,
но в те времена мы любили играть в подобные игры.
Самиздат называли «ватой», советской власти
достались нежное имя и отчество Софья
Власьевна. Даже «Доктор Живаго»
был известен под псевдонимом «Медработник Юра».
«Архипелаг ГУЛАГ» назывался «Острова в океане».
Хемингуэй не обиделся. На октябрьскую годовщину
пили первый стакан за столетье советской власти,
чтобы все мы дожили до этого юбилея,
кроме виновницы торжества. Но времена менялись.
КГБ мужало. Брежнев дышал на ладан.
С библиотеками приходилось прощаться.

*

Мне тогда казалось странным, что друга
так и не пригласили в большое серое учрежденье,
(так он говорил, но я, признаться, не верил).
В самом деле, откуда они узнали о разговорах
о Николае Втором, о моем секретном крещении?

Знавших эти детали было раз, два и обчелся.

Но мы продолжали дружить. Нас развела перестройка.
Антисемитизм становился модным. Шли разговоры
о том, что евреи (жиды) не талантливы, а мастеровиты,
они – часовщики и портные – в литературе
остаются мастеровыми. Друг мой тогда связался
со стариком-баснописцем, с его подачи
он мне как-то сказал, что я неспособен
говорить по-русски, то есть, на каком бы наречии
ни говорил еврей, он говорит по-еврейски.
В моей гортани русский язык превращается в идиш.
Так у меня устроен гипоталамус. Друг был инженером.
Анатомия центров речи была ему неизвестна.
Я не стал возражать. Мы перестали встречаться.
Разве только в храме на Пасху кивали друг другу,
но обходились без поцелуев. Христос Воскресе!

*

Недавно мы снова встретились. Он был приветлив.
Мы обнялись. Начался разговор. Вскоре я понял,
что друг не помнит о нашей ссоре,
о моем разводе, о своей недавней болезни.
Он рассказал, что не смог мне дозвониться
по телефону, который восемь лет как изменился
вместе с домашним адресом. Позже, увидев
у меня в руках том Солженицына, он удивился,
как я могу не бояться открыто ходить с подобной крамолой.
- Впрочем, ты всегда был таким. Он погрозил мне пальцем.

*
Для него вернулись восьмидесятые годы.
Разговоры об афганской войне продолжались.
Каждый раз, встречаясь со мной, он удивлялся,
как долго меня не встречал и как я постарел. Однажды
он при мне посмотрел на свое отраженье в витрине.
На мгновенье в его глазах я увидел ужас.
Но – вот опять мы идем вдвоем и улыбка
на его лице. Я радуюсь примиренью
и возвращению в прошлое. Да, Марина,
согласись, это было славное время.
Впрочем, ты тогда уже несколько лет проживала
в лучшем мире, верней, на Западе, куда когда-то
жрецы уносили тела египетских фараонов.

*
Давай-ка проверим, выверим и измерим
нашу память. Долгую дряблую память.
Десять слов, пятнадцать метафор,
десять табличек по три фигуры на каждой.
Давай-ка, измерим, выверим и проверим.