Новейшая история средневековья

***

Средневековье бывает довольно часто
И длится довольно долго, обычно не совпадая
Со временем нашей жизни. Оно бывает уделом
Мертвых девственниц, королей, архиепископов, нищих,
Продолговатых статуй слепых от рожденья,
В ниспадающих складках, застывших в нишах.
От средних веков остаются сооруженья.
Камень на камень наваливается всем телом.
Синагога с завязанными глазами стоит, рыдая.
Рядом с ней улыбается Церковь. Вероятно, от счастья.
Средневековье бывает у мертвых. Нам от этого рая
Остается то античность, то просвещенье, то возрожденье.
Мы строим, мы ходим строем. Под звуки грачиного грая
Выносят знамя особо отличившейся части.
Следом за флагом Свобода приходит нагая,
Не терпящая послушанья, ни, тем более, возраженья.

Средневековье в отстое. Возрождение – это круто.
Вот оно опять подступает вплотную к гетто,
Где упакованы в прочные стены (брутто)
Страх и трепет еврейской души (бесплотное нетто).

Новейшая история средневековья

***

Средневековье бывает довольно часто
И длится довольно долго, обычно не совпадая
Со временем нашей жизни. Оно бывает уделом
Мертвых девственниц, королей, архиепископов, нищих,
Продолговатых статуй слепых от рожденья,
В ниспадающих складках, застывших в нишах.
От средних веков остаются сооруженья.
Камень на камень наваливается всем телом.
Синагога с завязанными глазами стоит, рыдая.
Рядом с ней улыбается Церковь. Вероятно, от счастья.
Средневековье бывает у мертвых. Нам от этого рая
Остается то античность, то просвещенье, то возрожденье.
Мы строим, мы ходим строем. Под звуки грачиного грая
Выносят знамя особо отличившейся части.
Следом за флагом Свобода приходит нагая,
Не терпящая послушанья, ни, тем более, возраженья.

Средневековье в отстое. Возрождение – это круто.
Вот оно опять подступает вплотную к гетто,
Где упакованы в прочные стены (брутто)
Страх и трепет еврейской души (бесплотное нетто).

Новейшая история средневековья

***

Ровно в шесть резные ворота храма
открываются. На площадь, в гам карнавала
выходит процессия, направляется прямо
к берегу озера, исчезает, как не бывала.

Впереди на носилках, убранных полевыми цветами,
статуя девы в одеждах из черного шелка
от горла до пят. Но, говоря между нами,
под одеждой все сделано точно. Плюс – проклятая щелка.

Это святая Урсула. С ней – одиннадцать тысяч
девственниц. Тоже – мучениц. Их в охапку
несут за Урсулой. Статую можно высечь
из подручного материала, нарядить в какую-то тряпку.

Но одиннадцать тысяч! Девственниц! Слишком много,
чтобы их заключил в объятья весь совет нечестивых.
Из стеклянного неба в озеро облако смотрит строго
От песчаной кромки – склон пологий в цветущих сливах.

В черной лодке скользящей по темно-лазоревым водам
столбиком инок стоит, пристально наблюдая,
как одиннадцать тысяч девственниц ходят по дну хороводом,
в центре святая Урсула. Нежная. Молодая.

Новейшая история средневековья

***

Ровно в шесть резные ворота храма
открываются. На площадь, в гам карнавала
выходит процессия, направляется прямо
к берегу озера, исчезает, как не бывала.

Впереди на носилках, убранных полевыми цветами,
статуя девы в одеждах из черного шелка
от горла до пят. Но, говоря между нами,
под одеждой все сделано точно. Плюс – проклятая щелка.

Это святая Урсула. С ней – одиннадцать тысяч
девственниц. Тоже – мучениц. Их в охапку
несут за Урсулой. Статую можно высечь
из подручного материала, нарядить в какую-то тряпку.

Но одиннадцать тысяч! Девственниц! Слишком много,
чтобы их заключил в объятья весь совет нечестивых.
Из стеклянного неба в озеро облако смотрит строго
От песчаной кромки – склон пологий в цветущих сливах.

В черной лодке скользящей по темно-лазоревым водам
столбиком инок стоит, пристально наблюдая,
как одиннадцать тысяч девственниц ходят по дну хороводом,
в центре святая Урсула. Нежная. Молодая.