Запретный город
Jul. 24th, 2006 06:59 am* * *
Учитель сказал: «Дао объемлет все вещи».
Я возразил: «Все вещи содержат Дао».
В гневе учитель ударил меня тростью,
хотя поучал просветлению и недеянию.
Думал ли я, что снова его встречу,
здесь, на пыльной дороге,
вдоль пересохшего русла.
Нас оскопили — и вот гонят на Запад.
Похоже, что давний спор не имеет смысла,
а я все твержу: «Все вещи содержат Дао»,
а он все хрипит: «Дао объемлет все вещи».
Но за мной — последнее слово.
Учитель погибнет раньше.
* * *
Что если все отраженное в течение тысячи лет
растворяется в толще воды или лежит на дне?
Так память хранит бесплотный, но драгоценный след,
так свет порождает свет, таящийся в глубине.
Воспоминания озера, сплетаясь с подводной травой,
не дают протиснуться рыбе с бугристою головой,
шевелящей красными жабрами, кровеносную бахрому
подставляя течению мыслей, каких — и сам не пойму.
И проворный, услужливый демон за порядком следит,
помещая под облаком — облако, под синевой — синеву.
Благо, скалы и сосны вдоль берега не изменили вид,
разве что цвет стволов, за годы, что здесь живу.
Порой он промедлит — тогда сквозь поверхность вод
абсолютная пустота открывает бессмертный зев.
Порой он играет и дразнит, выпустив хоровод
к подножиям бурых скал — золотых обнаженных дев,
готовящихся искупаться, видимо, прямо тут,
в перевернутом воздухе. Между стрелками камыша
снуют голубые стрекозы и, вниз лепестками, цветут
зубчатые чаши лотосов, ароматом влажным дыша.
* * *
В полой тростинке живет тонкий, смиренный звук.
Изготовитель флейты ему облегчает путь.
А мне остается только движение тонких рук.
Затем — касание губ. Нужно легко вздохнуть,
будто бы вспоминая очертанья твоих бровей
подкрашенных (стиль — «силуэт отдаленных гор»)
и еще — подобье гнездовья горлицы меж ветвей,
то, что находится между, дразня возбужденный взор.
Все это рождает музыку, а могло бы родить людей,
жизнью чревато все, что исходит из наших тел.
Нечистоты — и те удобряют почву для орхидей.
Иное дело — мотив. Вырвался — и улетел.
Ты омываешься утром в кругу обнаженных подруг,
ты осчастливишь всех, кроме меня одного.
В полой тростинке живет тонкий, смиренный звук.
Лучше бы нам на волю не выпускать его.