***
В этой местности, где ни холмов, ни, тем более, гор,
поневоле уставишься на могильный бугор,
на вершине которого – идол женского пола.
На тропинке лежит бархатистая серая пыль.
Шелестящими волнами ходит ковыль.
Это – Дикое поле.
Одинокое древо стоит, не касаясь земли,
Мы с тобою корней удержать не смогли,
ненадежная почва сверкающим прахом струится.
Здесь никто нас не ждет и никто не зовет,
отмечает ничейный, пустой небосвод
чья-то хищная птица.
Если жить на равнине – не нужно большого ума.
Сумрак жизни рассеется. Тайна поддастся сама,
открываясь в предсмертном оргастическом стоне.
Баба, каменный, мрачный, раскосый урод,
напрягает полоской намеченный рот.
Тяжелы ее груди и каменный плод
дышит в каменном лоне.
В этой местности, где ни холмов, ни, тем более, гор,
поневоле уставишься на могильный бугор,
на вершине которого – идол женского пола.
На тропинке лежит бархатистая серая пыль.
Шелестящими волнами ходит ковыль.
Это – Дикое поле.
Одинокое древо стоит, не касаясь земли,
Мы с тобою корней удержать не смогли,
ненадежная почва сверкающим прахом струится.
Здесь никто нас не ждет и никто не зовет,
отмечает ничейный, пустой небосвод
чья-то хищная птица.
Если жить на равнине – не нужно большого ума.
Сумрак жизни рассеется. Тайна поддастся сама,
открываясь в предсмертном оргастическом стоне.
Баба, каменный, мрачный, раскосый урод,
напрягает полоской намеченный рот.
Тяжелы ее груди и каменный плод
дышит в каменном лоне.