![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
Jul. 5th, 2007
![[livejournal.com profile]](https://www.dreamwidth.org/img/external/lj-userinfo.gif){kind=small}
Перевод из Лао Цзы
Jul. 5th, 2007 07:58 am53.
Вселенная имела начало.
Его можно назвать
матерью мира.
Зная мать, понимаешь детей.
Узнав детей,
возвращайся к вратам рождения -
вовек не претерпишь вреда.
Затвори отверстия,
замкни двери -
до окончания жизни
не узнаешь тяжкой работы.
Дай волю страстям,
вмешивайся в события –
не достигнешь спасения!
Способность видеть мельчайшее
называется зоркостью.
Умение быть уступчивым
называется крепостью
Зная направление лучей,
возвратишься к источнику света,
не подвергаясь опасности.
Это значит - действовать с вечностью.
Вселенная имела начало.
Его можно назвать
матерью мира.
Зная мать, понимаешь детей.
Узнав детей,
возвращайся к вратам рождения -
вовек не претерпишь вреда.
Затвори отверстия,
замкни двери -
до окончания жизни
не узнаешь тяжкой работы.
Дай волю страстям,
вмешивайся в события –
не достигнешь спасения!
Способность видеть мельчайшее
называется зоркостью.
Умение быть уступчивым
называется крепостью
Зная направление лучей,
возвратишься к источнику света,
не подвергаясь опасности.
Это значит - действовать с вечностью.
Перевод из Лао Цзы
Jul. 5th, 2007 07:58 am53.
Вселенная имела начало.
Его можно назвать
матерью мира.
Зная мать, понимаешь детей.
Узнав детей,
возвращайся к вратам рождения -
вовек не претерпишь вреда.
Затвори отверстия,
замкни двери -
до окончания жизни
не узнаешь тяжкой работы.
Дай волю страстям,
вмешивайся в события –
не достигнешь спасения!
Способность видеть мельчайшее
называется зоркостью.
Умение быть уступчивым
называется крепостью
Зная направление лучей,
возвратишься к источнику света,
не подвергаясь опасности.
Это значит - действовать с вечностью.
Вселенная имела начало.
Его можно назвать
матерью мира.
Зная мать, понимаешь детей.
Узнав детей,
возвращайся к вратам рождения -
вовек не претерпишь вреда.
Затвори отверстия,
замкни двери -
до окончания жизни
не узнаешь тяжкой работы.
Дай волю страстям,
вмешивайся в события –
не достигнешь спасения!
Способность видеть мельчайшее
называется зоркостью.
Умение быть уступчивым
называется крепостью
Зная направление лучей,
возвратишься к источнику света,
не подвергаясь опасности.
Это значит - действовать с вечностью.
***
Память, проснувшись, выворачивает прошлое наизнанку,
осматривает подкладку, прощупывает швы,
подглядывает сквозь занавеску,
подслушивает перебранку
из прошлого века – бодаются две тупых головы.
Нервный стрекот мотора – кто-то заводит трехтонку,
пронзительный посвист ласточек, залетающих под карниз,
новости в местной газете выстраиваются в колонку,
женщина в крепдешине напевает: «Вернись!
Вернись, я всё прощу — страдания и измены!»
Стулья в чехлах. Рояль знал лучшие времена.
Год за годом мелькает. Снижают цены.
Летают, черт знает куда: орбита, потом - Луна.
На открытках цветные лица мастеров экрана и сцены.
Выпьем еще вина, чтоб спала с глаз пелена.
Приносят еще бутылку и пелена спадает,
Но дышать труднее, и сердце, сбиваясь, частит,
И женщина в крепдешине у рояля поет и страдает.
Но к ней никто не вернется. И она никого не простит.
Память, проснувшись, выворачивает прошлое наизнанку,
осматривает подкладку, прощупывает швы,
подглядывает сквозь занавеску,
подслушивает перебранку
из прошлого века – бодаются две тупых головы.
Нервный стрекот мотора – кто-то заводит трехтонку,
пронзительный посвист ласточек, залетающих под карниз,
новости в местной газете выстраиваются в колонку,
женщина в крепдешине напевает: «Вернись!
Вернись, я всё прощу — страдания и измены!»
Стулья в чехлах. Рояль знал лучшие времена.
Год за годом мелькает. Снижают цены.
Летают, черт знает куда: орбита, потом - Луна.
На открытках цветные лица мастеров экрана и сцены.
Выпьем еще вина, чтоб спала с глаз пелена.
Приносят еще бутылку и пелена спадает,
Но дышать труднее, и сердце, сбиваясь, частит,
И женщина в крепдешине у рояля поет и страдает.
Но к ней никто не вернется. И она никого не простит.
***
Память, проснувшись, выворачивает прошлое наизнанку,
осматривает подкладку, прощупывает швы,
подглядывает сквозь занавеску,
подслушивает перебранку
из прошлого века – бодаются две тупых головы.
Нервный стрекот мотора – кто-то заводит трехтонку,
пронзительный посвист ласточек, залетающих под карниз,
новости в местной газете выстраиваются в колонку,
женщина в крепдешине напевает: «Вернись!
Вернись, я всё прощу — страдания и измены!»
Стулья в чехлах. Рояль знал лучшие времена.
Год за годом мелькает. Снижают цены.
Летают, черт знает куда: орбита, потом - Луна.
На открытках цветные лица мастеров экрана и сцены.
Выпьем еще вина, чтоб спала с глаз пелена.
Приносят еще бутылку и пелена спадает,
Но дышать труднее, и сердце, сбиваясь, частит,
И женщина в крепдешине у рояля поет и страдает.
Но к ней никто не вернется. И она никого не простит.
Память, проснувшись, выворачивает прошлое наизнанку,
осматривает подкладку, прощупывает швы,
подглядывает сквозь занавеску,
подслушивает перебранку
из прошлого века – бодаются две тупых головы.
Нервный стрекот мотора – кто-то заводит трехтонку,
пронзительный посвист ласточек, залетающих под карниз,
новости в местной газете выстраиваются в колонку,
женщина в крепдешине напевает: «Вернись!
Вернись, я всё прощу — страдания и измены!»
Стулья в чехлах. Рояль знал лучшие времена.
Год за годом мелькает. Снижают цены.
Летают, черт знает куда: орбита, потом - Луна.
На открытках цветные лица мастеров экрана и сцены.
Выпьем еще вина, чтоб спала с глаз пелена.
Приносят еще бутылку и пелена спадает,
Но дышать труднее, и сердце, сбиваясь, частит,
И женщина в крепдешине у рояля поет и страдает.
Но к ней никто не вернется. И она никого не простит.