verses

***

Ему остается растительное существование –
говорит она и долго моет руки бурым обмылком
хозяйственного мыла над щербленной
эмалированной раковиной. Вода
не слишком холодная. Она надевает пальто
прямо поверх накрахмаленного халата
с вышитыми инициалами. В черной сумке
пачка поликлинических карточек, дугой
изогнулись зеленые трубки фонендоскопа.
*
Еще два вызова в этом доме.

*
Растительное существование – что это значит
и почему это плохо?
Я наблюдаю за эрегированным ростком,
нежно раздвигающим половинки боба,
лежащего на марле в залитом водою блюдце.

Нужно вести дневник наблюдений.

*
Хочу быть плющом, поднимающимся по стене,
втискивать стебель в щели, выпускать светлые
клеенчатые молодые листья поверх старых, темных,
хочу научиться крепко цепляться за существование,
растительное существование.

Хочется-перехочется, хочется-перехочется.

*
И еще я хочу быть разведчиком
и вернуться в черно-белое, стрекочущее на экране
прошлое в тонких вертикальных царапинах
и предупредить их всех о готовящейся войне.

Но никто не слушает. Девушка сидит на скамейке,
раскачивая ногой, пары идут по аллее парка
между скульптур из гипса, мальчик, захлебываясь
пьет газировку с сиропом.

Хочется-перехочется.

*
И еще я хочу забыть о том,
что вот эта женщина, прогуливающаяся с внуком,
тоже была ребенком и жила на том же врачебном участке.
Когда-то к ней приходила доктор, носившая пальто
поверх накрахмаленного халата
с вышитыми инициалами, с черной сумкой
из которой торчали изогнувшиеся
резиновые трубки фонендоскопа.

*
Доктор была моя мама, нужно ли говорить,
нужно ли говорить?

verses

***

Ему остается растительное существование –
говорит она и долго моет руки бурым обмылком
хозяйственного мыла над щербленной
эмалированной раковиной. Вода
не слишком холодная. Она надевает пальто
прямо поверх накрахмаленного халата
с вышитыми инициалами. В черной сумке
пачка поликлинических карточек, дугой
изогнулись зеленые трубки фонендоскопа.
*
Еще два вызова в этом доме.

*
Растительное существование – что это значит
и почему это плохо?
Я наблюдаю за эрегированным ростком,
нежно раздвигающим половинки боба,
лежащего на марле в залитом водою блюдце.

Нужно вести дневник наблюдений.

*
Хочу быть плющом, поднимающимся по стене,
втискивать стебель в щели, выпускать светлые
клеенчатые молодые листья поверх старых, темных,
хочу научиться крепко цепляться за существование,
растительное существование.

Хочется-перехочется, хочется-перехочется.

*
И еще я хочу быть разведчиком
и вернуться в черно-белое, стрекочущее на экране
прошлое в тонких вертикальных царапинах
и предупредить их всех о готовящейся войне.

Но никто не слушает. Девушка сидит на скамейке,
раскачивая ногой, пары идут по аллее парка
между скульптур из гипса, мальчик, захлебываясь
пьет газировку с сиропом.

Хочется-перехочется.

*
И еще я хочу забыть о том,
что вот эта женщина, прогуливающаяся с внуком,
тоже была ребенком и жила на том же врачебном участке.
Когда-то к ней приходила доктор, носившая пальто
поверх накрахмаленного халата
с вышитыми инициалами, с черной сумкой
из которой торчали изогнувшиеся
резиновые трубки фонендоскопа.

*
Доктор была моя мама, нужно ли говорить,
нужно ли говорить?

ДР

С днем рождения, дорогой Саша stessin! Всего самого доброго и - до встречи!

ДР

С днем рождения, дорогой Саша stessin! Всего самого доброго и - до встречи!

verses

***

В общем, все как обычно. Уехала вся семейка.
Остался лишь дядя Фима, одноглазый чудак.
Возвращался с базара.
Из черного рта кошелки с зубами сломанной змейки
торчал рыбий хвост – щука или судак.

Он вспарывал рыбе брюхо: ничего, потерпи бедняжка!
Внутренности выносил коту на общий балкон.
Если рыба – то с чешуей. Но свиная голяжка
оказывалась сильнее, чем Моисеев закон.

По пятницам он накидывал покрывало,
на котором кисти болтались,
и раскачивался в молитве на потеху всему двору.
Он кричал им: Ублюдки! Эта вещь называется талес.
Наденете на меня, когда я, нет, чтоб вы сдохли
прежде, чем я умру

verses

***

В общем, все как обычно. Уехала вся семейка.
Остался лишь дядя Фима, одноглазый чудак.
Возвращался с базара.
Из черного рта кошелки с зубами сломанной змейки
торчал рыбий хвост – щука или судак.

Он вспарывал рыбе брюхо: ничего, потерпи бедняжка!
Внутренности выносил коту на общий балкон.
Если рыба – то с чешуей. Но свиная голяжка
оказывалась сильнее, чем Моисеев закон.

По пятницам он накидывал покрывало,
на котором кисти болтались,
и раскачивался в молитве на потеху всему двору.
Он кричал им: Ублюдки! Эта вещь называется талес.
Наденете на меня, когда я, нет, чтоб вы сдохли
прежде, чем я умру