verses

***

Вот что видел Андрей, юродивый Христа ради
тысячу лет назад во святом Царьграде:
стоит на облаке Богородица и Присно Дева.
Поют ангелы. Но слышнее напева
ангелов слова молитвы Пречистой о людях, ждущих
Божья Суда и о спасении душ их.
И на руках, разведенных в стороны, напоминая
омофор, лежит плат с Ее головы, от края до края
сохраняя людей, поля, рощицу в отдаленье,
под серыми облаками, маленькое селенье,
людей в дому, скотину в хлеву и зерно в амбаре,
Федьку, что пляшет у клуба в хмельном угаре.
Здорово пляшет – он сегодня в ударе.

А в церквушке молятся, чтоб ни потоп, ни голод
ни губительство не посещали ни это село, ни город.
до которого сутки тащиться, ни столицу, где не бывали
сроду, так и умрут, не увидев. Едва ли
она вообще существует. Ни красной звезды на Спасской
башне, ни площади, ни стены, ни оглядывающихся с опаской
граждан в черных пальто и серых ушанках-шапках,
ни рюмочной за углом, ни булочной, ни шатких
домиков, обреченных на снос в тридцатых,
перед самой войной. Ни портретов усатых
мужчин в погонах, ни бронированных, блестящих
черных автомобилей. Ни старушек, стоящих
в очереди за крупой, хозяйственным мылом бурым…

Федька пляшет, девки смеются. Что им станется, дурам?


Помоги, Покров
Протопить без дров.

Покрой избу тесом,
А хозяина – добром.

verses

***

Вот что видел Андрей, юродивый Христа ради
тысячу лет назад во святом Царьграде:
стоит на облаке Богородица и Присно Дева.
Поют ангелы. Но слышнее напева
ангелов слова молитвы Пречистой о людях, ждущих
Божья Суда и о спасении душ их.
И на руках, разведенных в стороны, напоминая
омофор, лежит плат с Ее головы, от края до края
сохраняя людей, поля, рощицу в отдаленье,
под серыми облаками, маленькое селенье,
людей в дому, скотину в хлеву и зерно в амбаре,
Федьку, что пляшет у клуба в хмельном угаре.
Здорово пляшет – он сегодня в ударе.

А в церквушке молятся, чтоб ни потоп, ни голод
ни губительство не посещали ни это село, ни город.
до которого сутки тащиться, ни столицу, где не бывали
сроду, так и умрут, не увидев. Едва ли
она вообще существует. Ни красной звезды на Спасской
башне, ни площади, ни стены, ни оглядывающихся с опаской
граждан в черных пальто и серых ушанках-шапках,
ни рюмочной за углом, ни булочной, ни шатких
домиков, обреченных на снос в тридцатых,
перед самой войной. Ни портретов усатых
мужчин в погонах, ни бронированных, блестящих
черных автомобилей. Ни старушек, стоящих
в очереди за крупой, хозяйственным мылом бурым…

Федька пляшет, девки смеются. Что им станется, дурам?


Помоги, Покров
Протопить без дров.

Покрой избу тесом,
А хозяина – добром.

ДР

С днем рождения, дорогой georgin!

ДР

С днем рождения, дорогой georgin!

verses

***

Без малого шесть недель зимнего мясоеда,
А там и Филиппов пост. С утра раззвонились. Покров.
Выйдешь на угол за водкой. Встретишь соседа.
Перекинешься парой слов, типа, как жив-здоров.

Ох, погодка промозглая! Снег поверх листьев палых
серый, мокрый, и снова листья. Снег падает. Новый слой.
С утра сосед торговал у старушки икону. Палех.
Но не сошелся в цене. Оттого-то и ходит злой.

Он – художник. Наехал в деревню. Небось, передрался с бабой.
Вечно у них не ладится. Разве что бросит пить.
А Надька, она ничего. И Серый – мужик неслабый.
Вот – щели законопатил, печь успел протопить.

Сам прочищал дымоход. Перемазался сажей.
Отмывался в баньке, которую летом довел до ума.
Раскалил до предела. Заперся с Пенкиной Сашей,
продавщицей из продуктового. Негде ставить клейма.

На фиг она ему – со своей любовью и лаской.
Наверное, спит уже. А он загубленные холсты
вытаскивает из-за шкафа и красной краской
зачеркивает домики, что с прошлого года пусты,
а на погосте, у пруда, что затянут зеленой ряской,
дорисовывает черным покосившиеся кресты.

verses

***

Без малого шесть недель зимнего мясоеда,
А там и Филиппов пост. С утра раззвонились. Покров.
Выйдешь на угол за водкой. Встретишь соседа.
Перекинешься парой слов, типа, как жив-здоров.

Ох, погодка промозглая! Снег поверх листьев палых
серый, мокрый, и снова листья. Снег падает. Новый слой.
С утра сосед торговал у старушки икону. Палех.
Но не сошелся в цене. Оттого-то и ходит злой.

Он – художник. Наехал в деревню. Небось, передрался с бабой.
Вечно у них не ладится. Разве что бросит пить.
А Надька, она ничего. И Серый – мужик неслабый.
Вот – щели законопатил, печь успел протопить.

Сам прочищал дымоход. Перемазался сажей.
Отмывался в баньке, которую летом довел до ума.
Раскалил до предела. Заперся с Пенкиной Сашей,
продавщицей из продуктового. Негде ставить клейма.

На фиг она ему – со своей любовью и лаской.
Наверное, спит уже. А он загубленные холсты
вытаскивает из-за шкафа и красной краской
зачеркивает домики, что с прошлого года пусты,
а на погосте, у пруда, что затянут зеленой ряской,
дорисовывает черным покосившиеся кресты.