***
По наклонным доскам грузчик выкатывает из
склада-полуподвала большую бочку, там, вероятно, сельдь.
Витрина. Гипсовый бюст. Черно-красная драпировка сверху вниз.
Флаги с черными ленточками. Несомненно, случилась смерть.
Да еще какая! Начало марта. Не то, что уже весна, не слишком тепло.
Природа живет по старому стилю. Бабушка говорит: еще февраль.
Изнутри запотело стекло. Подышать на стекло,
прокрутить пальцем глазок и смотреть на улицу. Близкая даль
полна перемен, но каких - не разобрать, а тут - пустой гастроном.
Выкатывают бочку, набитую телами серебристых просоленных рыб.
Человек в пальто идет, рыдает, оглядывается по сторонам.
Он понимает так: если даже этот умер, тем более, я погиб.
Человек с авоськой, человек в кашне, человек в пальто.
Дома - траурный угол "Правды" из ящика для писем, а чаще - газет.
Разве только поставишь пластинку, и она притворяясь то
Собиновым, то Неждановой споет, пощелкивая, вагнеровский дуэт.
По наклонным доскам грузчик выкатывает из
склада-полуподвала большую бочку, там, вероятно, сельдь.
Витрина. Гипсовый бюст. Черно-красная драпировка сверху вниз.
Флаги с черными ленточками. Несомненно, случилась смерть.
Да еще какая! Начало марта. Не то, что уже весна, не слишком тепло.
Природа живет по старому стилю. Бабушка говорит: еще февраль.
Изнутри запотело стекло. Подышать на стекло,
прокрутить пальцем глазок и смотреть на улицу. Близкая даль
полна перемен, но каких - не разобрать, а тут - пустой гастроном.
Выкатывают бочку, набитую телами серебристых просоленных рыб.
Человек в пальто идет, рыдает, оглядывается по сторонам.
Он понимает так: если даже этот умер, тем более, я погиб.
Человек с авоськой, человек в кашне, человек в пальто.
Дома - траурный угол "Правды" из ящика для писем, а чаще - газет.
Разве только поставишь пластинку, и она притворяясь то
Собиновым, то Неждановой споет, пощелкивая, вагнеровский дуэт.