***
Слишком много звезд на небе ночью в полях
не бывает, как нет бабы без порчи или
дерева без надлома, пляшет с казаком лях,
на скрипке играет еврей, последние дни наступили!
Как по реченьке - по дороженьке ходит выродок колесом,
то ладошки, то пятки мелькнут, то ладошки, то пятки.
Старая ведьма трясет кулачками перед лицом.
Мамка кричит: "Беги!" И ты бежишь без оглядки.
Бежишь через всю Украйну до самых Карпатских гор,
собачий хвост с грохочущими жестянками за собой волочишь,
и за спиною свистят, и скачут - во весь опор,
вот-вот догонят, а ты умирать не хочешь.
На фоне черного неба гуще чернеет лес,
в ровень со звездами светятся окна корчмы. Мало,
сколько ни выпьешь, бес в самую душу влез,
чтобы сердце сбивалось, ныло и трепетало.
И сердце сбивается, ноет, трепещет, и
трудно расправить грудь или проще - выпрямить спину.
В горле костью стоит молитва: "Господи, защити,
со мной побудь, и я Тебя не покину!"
Слишком много звезд на небе ночью в полях
не бывает, как нет бабы без порчи или
дерева без надлома, пляшет с казаком лях,
на скрипке играет еврей, последние дни наступили!
Как по реченьке - по дороженьке ходит выродок колесом,
то ладошки, то пятки мелькнут, то ладошки, то пятки.
Старая ведьма трясет кулачками перед лицом.
Мамка кричит: "Беги!" И ты бежишь без оглядки.
Бежишь через всю Украйну до самых Карпатских гор,
собачий хвост с грохочущими жестянками за собой волочишь,
и за спиною свистят, и скачут - во весь опор,
вот-вот догонят, а ты умирать не хочешь.
На фоне черного неба гуще чернеет лес,
в ровень со звездами светятся окна корчмы. Мало,
сколько ни выпьешь, бес в самую душу влез,
чтобы сердце сбивалось, ныло и трепетало.
И сердце сбивается, ноет, трепещет, и
трудно расправить грудь или проще - выпрямить спину.
В горле костью стоит молитва: "Господи, защити,
со мной побудь, и я Тебя не покину!"