verses

***

Руины цирка, подсвеченные
изнутри и снаружи,
в арках-окнах обломки античных статуй,
застывших, серых, щербленых,
не бойтесь, дети,
когда мы вырастем, тоже будем такими.

Свет во тьме делает вещи лучше
чем они есть на самом деле.
Белый день совершает с нами
наипостыднейшее – срывает тени,
показывает нас такими, что пришлые скажут:
лучше бы их и не было.

А ведь были! Толпа ревет, медведь на арене
терзает проштрафившегося торговца.

Марциал наблюдает – он сочиняет
«Книгу зрелищ», прекрасную книгу,
Император будет доволен.

Здесь дома, как эпохи, стоят вплотную.
Душно, как перед грозой или после сраженья.

Дуче стоит на балконе, строя гримасы,
выдвигая вперед тяжелую нижнюю челюсть,
как ящик письменного стола. За ним, неприметен,
Виктор Эммануил. Фашизм это связка прутьев
вокруг древка топора, прекрасный символ единства.

Из всех наказаний стОящих два: топор или розга.
И еще – распятие, добавим третье,
как мы о нём забыли?

Ходит крест ходуном в дрожащей руке
Иоанна-Павла Второго.

Святое Иисусово сердце, на тебя уповаю!

Страстная пятница у стен Колизея.

На арене медведь дерет кровавую плоть когтями.

verses

***

Руины цирка, подсвеченные
изнутри и снаружи,
в арках-окнах обломки античных статуй,
застывших, серых, щербленых,
не бойтесь, дети,
когда мы вырастем, тоже будем такими.

Свет во тьме делает вещи лучше
чем они есть на самом деле.
Белый день совершает с нами
наипостыднейшее – срывает тени,
показывает нас такими, что пришлые скажут:
лучше бы их и не было.

А ведь были! Толпа ревет, медведь на арене
терзает проштрафившегося торговца.

Марциал наблюдает – он сочиняет
«Книгу зрелищ», прекрасную книгу,
Император будет доволен.

Здесь дома, как эпохи, стоят вплотную.
Душно, как перед грозой или после сраженья.

Дуче стоит на балконе, строя гримасы,
выдвигая вперед тяжелую нижнюю челюсть,
как ящик письменного стола. За ним, неприметен,
Виктор Эммануил. Фашизм это связка прутьев
вокруг древка топора, прекрасный символ единства.

Из всех наказаний стОящих два: топор или розга.
И еще – распятие, добавим третье,
как мы о нём забыли?

Ходит крест ходуном в дрожащей руке
Иоанна-Павла Второго.

Святое Иисусово сердце, на тебя уповаю!

Страстная пятница у стен Колизея.

На арене медведь дерет кровавую плоть когтями.

Все хорошо

Вчера - первая серьезная вылазка в город в обществе моего коллеги и друга Серджио Бенвенутто и го супруги. Короткий и поверхностный взгляд на многое. Еще вернемся. Сегодня поехали на дачу к Серджио, это км 150 от Рима, проездом посетили три великолепных деревни на холмах (у меня язык не поворачивается назвать эти миниатюрные города деревнями, но у итальянцев свои единицы измерения. На этой территории церковь четырнадцатого века с прекрасными фресками - ничего особенного... Со связью в ближацшие дни будут проблемы. Наше жилье в Риме не оборудовано даже телефоном - а завтра и послезавтра тут праздни Всех Святых, но здесь это не Хэллоуин, а скорее - день поминовения. По любому - библиотека закрыта и до сети не добраться. А вот на даче у Серджио интернет в полном порядке. Сейчас займусь выладыванием фотографий. Такой красоты не бывает в мире. Она способна разрушить человека и ооздать его заново, если впустить ее слишком глубоко. Но иного выхода нет - сопротивление бесполезно.


Люся на марше

тот же сад, но персонаж иной

Наш кусочек Колизея

революция - дело молодое и веселое - протесты у Министерства Просвещения

Все хорошо

Вчера - первая серьезная вылазка в город в обществе моего коллеги и друга Серджио Бенвенутто и го супруги. Короткий и поверхностный взгляд на многое. Еще вернемся. Сегодня поехали на дачу к Серджио, это км 150 от Рима, проездом посетили три великолепных деревни на холмах (у меня язык не поворачивается назвать эти миниатюрные города деревнями, но у итальянцев свои единицы измерения. На этой территории церковь четырнадцатого века с прекрасными фресками - ничего особенного... Со связью в ближацшие дни будут проблемы. Наше жилье в Риме не оборудовано даже телефоном - а завтра и послезавтра тут праздни Всех Святых, но здесь это не Хэллоуин, а скорее - день поминовения. По любому - библиотека закрыта и до сети не добраться. А вот на даче у Серджио интернет в полном порядке. Сейчас займусь выладыванием фотографий. Такой красоты не бывает в мире. Она способна разрушить человека и ооздать его заново, если впустить ее слишком глубоко. Но иного выхода нет - сопротивление бесполезно.


Люся на марше

тот же сад, но персонаж иной

Наш кусочек Колизея

революция - дело молодое и веселое - протесты у Министерства Просвещения

verses

***

Мозаика в византийском стиле – Спас на престоле,
зеленая полоса на которой белые овцы пасутся ,
синее облако, красные ангелы. Золотое
небо мерцает на заднем плане. Доколе,
Боже, доколе мне чашу полную боли
держать у губ? Все погибнут, остальные – спасутся.
Пустота, как известно, дело пустое, святость – дело святое.

В наружную стену храма вмурованы древние плиты
с надписями на латыни, прекрасным орнаментом – птицы,
вьющиеся растенья, цветы, смиренные лани
и, конечно, кресты, и гривастые львы- прозелиты
прижались к ногам святых, благодатным светом залиты,
все застыло, поскольку вечность, некуда торопиться,
Дева смыкает под подбородком узкие длани.

Помолись за нас теперь и в предсмертный час, Всеблагая,
ну хоть бы на этой площади, в своем соборе.
У фонтана отпетые пьяницы, бранясь, сидят на ступенях,
лают псы, льется вода, беда – не одна, так другая
все равно случится, вселенную оберегая,
уберечь не сумеешь, не такое уж горе.
Сын твой царствует, сидя у тебя на коленях.

verses

***

Мозаика в византийском стиле – Спас на престоле,
зеленая полоса на которой белые овцы пасутся ,
синее облако, красные ангелы. Золотое
небо мерцает на заднем плане. Доколе,
Боже, доколе мне чашу полную боли
держать у губ? Все погибнут, остальные – спасутся.
Пустота, как известно, дело пустое, святость – дело святое.

В наружную стену храма вмурованы древние плиты
с надписями на латыни, прекрасным орнаментом – птицы,
вьющиеся растенья, цветы, смиренные лани
и, конечно, кресты, и гривастые львы- прозелиты
прижались к ногам святых, благодатным светом залиты,
все застыло, поскольку вечность, некуда торопиться,
Дева смыкает под подбородком узкие длани.

Помолись за нас теперь и в предсмертный час, Всеблагая,
ну хоть бы на этой площади, в своем соборе.
У фонтана отпетые пьяницы, бранясь, сидят на ступенях,
лают псы, льется вода, беда – не одна, так другая
все равно случится, вселенную оберегая,
уберечь не сумеешь, не такое уж горе.
Сын твой царствует, сидя у тебя на коленях.

verses

***

Форум в руинах, а вот попробуй восстанови, ошуткатурь,
пусти сенаторов в тогах гулять у подножья колонн!
Даже Дуче в голову не приходила такая дурь.
А вот Саддам молодцом -– отстроил свой Вавилон.

Говорят, что имя его на каждом втором кирпиче,
а сам-то лежит со сломанной шеей в земле, в родном селе,
Лежит и, небось, вспоминает не о своем палаче --
об отстроенном Вавилоне, сияющем в смертной мгле.

Изразцовые звери, большеглазые бородачи,
высокие стены, выступы башни сторожевой.
Один к одному подогнаны клеймленные кирпичи.
Мертвый город, конечно, а выглядит как живой.

Мы и сами не слишком живы, в сравненьи с древесной корой,
мрамором, площадями, брусчаткой, мхом на стволах дерев,
куполами над Вечным Городом, который, сколько ни строй,
будет стоять как вкопанный, к небу кресты воздев.

verses

***

Форум в руинах, а вот попробуй восстанови, ошуткатурь,
пусти сенаторов в тогах гулять у подножья колонн!
Даже Дуче в голову не приходила такая дурь.
А вот Саддам молодцом -– отстроил свой Вавилон.

Говорят, что имя его на каждом втором кирпиче,
а сам-то лежит со сломанной шеей в земле, в родном селе,
Лежит и, небось, вспоминает не о своем палаче --
об отстроенном Вавилоне, сияющем в смертной мгле.

Изразцовые звери, большеглазые бородачи,
высокие стены, выступы башни сторожевой.
Один к одному подогнаны клеймленные кирпичи.
Мертвый город, конечно, а выглядит как живой.

Мы и сами не слишком живы, в сравненьи с древесной корой,
мрамором, площадями, брусчаткой, мхом на стволах дерев,
куполами над Вечным Городом, который, сколько ни строй,
будет стоять как вкопанный, к небу кресты воздев.