verses

***
Карминная штукатурка валится, что шуба с плеча,
обнажая добротную кладку трехсотлетнего кирпича:
очередная стена, дверь, в которую (по которой) стуча,

попадаешь в историю средних и последующих веков,
буроватых картин, вытоптанных половиков,
золотых мозаик, в которые, бестолков

тычется голубь, хлопая крыльями – как залетел
туда, где точечное сияние – поверхность двумерных тел,
где время почти уничтожено: остается предел.

За ночь вода понялась на ступеньку. Заводит мотор
лодочник под окном. Знаменитый собор
ударяет в колокол – узнаю боевой задор

краткого Марка, с его любимым словцом
«немедленно», под диктовку Петра, обернувшегося ловцом
человеков, стоящего на корме с вытянутым лицом.

Лодка плывущая по каналу в чем-то сродни
лодке, плывущей на сводах – апостолы в оны дни
переиграли цезарей, на двенадцать -- двенадцать. Они

опускают в златые воды знаменитую сеть,
попав в которую, тебе остается висеть
между каменною землей и смальтовым небом, петь,

осанну, хотя тебя и не слушают. Гриваст, крылат и плечист
лев открывает книгу – первый, мраморный лист:
«Мир тебе, Марк, мой верный евангелист».

verses

***
Карминная штукатурка валится, что шуба с плеча,
обнажая добротную кладку трехсотлетнего кирпича:
очередная стена, дверь, в которую (по которой) стуча,

попадаешь в историю средних и последующих веков,
буроватых картин, вытоптанных половиков,
золотых мозаик, в которые, бестолков

тычется голубь, хлопая крыльями – как залетел
туда, где точечное сияние – поверхность двумерных тел,
где время почти уничтожено: остается предел.

За ночь вода понялась на ступеньку. Заводит мотор
лодочник под окном. Знаменитый собор
ударяет в колокол – узнаю боевой задор

краткого Марка, с его любимым словцом
«немедленно», под диктовку Петра, обернувшегося ловцом
человеков, стоящего на корме с вытянутым лицом.

Лодка плывущая по каналу в чем-то сродни
лодке, плывущей на сводах – апостолы в оны дни
переиграли цезарей, на двенадцать -- двенадцать. Они

опускают в златые воды знаменитую сеть,
попав в которую, тебе остается висеть
между каменною землей и смальтовым небом, петь,

осанну, хотя тебя и не слушают. Гриваст, крылат и плечист
лев открывает книгу – первый, мраморный лист:
«Мир тебе, Марк, мой верный евангелист».