Dec. 1st, 2008
***
Хорошо – не сезон и дождь. Бутылочная муть
воды гуще прежнего, обломки, огрызки плывут
туда не знаю куда, все выше и выше, еще чуть чуть
и перехлестнет, поднимется на тротуар, что тут
поделаешь, знал, куда едешь, выставлен град
на скалах, на сваях. Могучий надводный флот,
галеры, фрегаты. Нескончаемый маскарад.
Фрески, росписи, статуи. Неизменный полет
смешанной стаи чаек и голубей,
отраженный в лужах. Вспарывает на ходу
грудь косматого облака колокольня еще грубей,
чем нож анатома. Погода в этом году
не удалась, старожилы не помнят, а что, скажи,
старожил может вспомнить, что может старец извлечь
из руин рассудка и памяти? Отраженные этажи
подрагивают, и вода стекает с немощных плеч.
Хорошо – не сезон и дождь. Бутылочная муть
воды гуще прежнего, обломки, огрызки плывут
туда не знаю куда, все выше и выше, еще чуть чуть
и перехлестнет, поднимется на тротуар, что тут
поделаешь, знал, куда едешь, выставлен град
на скалах, на сваях. Могучий надводный флот,
галеры, фрегаты. Нескончаемый маскарад.
Фрески, росписи, статуи. Неизменный полет
смешанной стаи чаек и голубей,
отраженный в лужах. Вспарывает на ходу
грудь косматого облака колокольня еще грубей,
чем нож анатома. Погода в этом году
не удалась, старожилы не помнят, а что, скажи,
старожил может вспомнить, что может старец извлечь
из руин рассудка и памяти? Отраженные этажи
подрагивают, и вода стекает с немощных плеч.
***
Хорошо – не сезон и дождь. Бутылочная муть
воды гуще прежнего, обломки, огрызки плывут
туда не знаю куда, все выше и выше, еще чуть чуть
и перехлестнет, поднимется на тротуар, что тут
поделаешь, знал, куда едешь, выставлен град
на скалах, на сваях. Могучий надводный флот,
галеры, фрегаты. Нескончаемый маскарад.
Фрески, росписи, статуи. Неизменный полет
смешанной стаи чаек и голубей,
отраженный в лужах. Вспарывает на ходу
грудь косматого облака колокольня еще грубей,
чем нож анатома. Погода в этом году
не удалась, старожилы не помнят, а что, скажи,
старожил может вспомнить, что может старец извлечь
из руин рассудка и памяти? Отраженные этажи
подрагивают, и вода стекает с немощных плеч.
Хорошо – не сезон и дождь. Бутылочная муть
воды гуще прежнего, обломки, огрызки плывут
туда не знаю куда, все выше и выше, еще чуть чуть
и перехлестнет, поднимется на тротуар, что тут
поделаешь, знал, куда едешь, выставлен град
на скалах, на сваях. Могучий надводный флот,
галеры, фрегаты. Нескончаемый маскарад.
Фрески, росписи, статуи. Неизменный полет
смешанной стаи чаек и голубей,
отраженный в лужах. Вспарывает на ходу
грудь косматого облака колокольня еще грубей,
чем нож анатома. Погода в этом году
не удалась, старожилы не помнят, а что, скажи,
старожил может вспомнить, что может старец извлечь
из руин рассудка и памяти? Отраженные этажи
подрагивают, и вода стекает с немощных плеч.
***
Вода в каналах взбухает. Думаешь о паре высоких сапог
в доме прекрасной хозяйки. В ту же минуту Бог,
вспомнив обетование, отменяет потоп,
остановив его где-то на уровне стоп,
и возвращает воды в Адриатику, откуда они
и пришли. Жаль, погожие дни
еще безвозвратней. Месса, сжавшаяся до тридцати
минут, уместившаяся в закутке храма, куда по пути
мы заглянули, в полном ходу – орган
наполняет пространство, как напиток – стакан
в каком-нибудь знаменитом венецианском кафе,
где сидишь не то чтобы под шафе,
но подавленный изобильем красот
на пятачке пространства в несколько сот
квадратных метров. Не думал, что меня сюда занесет.
Но как занесло, так и вынесет в мир иной,
как в каноне поется, «морскою волной
древле покрыша», и встанут стеной
воды, и каракатица выпятит глаз
на пришельца, и, раздуваясь во много раз,
выпустит облако сепии, и нахлынувшая тьма
отпразднует победу над проблесками ума.
Вода в каналах взбухает. Думаешь о паре высоких сапог
в доме прекрасной хозяйки. В ту же минуту Бог,
вспомнив обетование, отменяет потоп,
остановив его где-то на уровне стоп,
и возвращает воды в Адриатику, откуда они
и пришли. Жаль, погожие дни
еще безвозвратней. Месса, сжавшаяся до тридцати
минут, уместившаяся в закутке храма, куда по пути
мы заглянули, в полном ходу – орган
наполняет пространство, как напиток – стакан
в каком-нибудь знаменитом венецианском кафе,
где сидишь не то чтобы под шафе,
но подавленный изобильем красот
на пятачке пространства в несколько сот
квадратных метров. Не думал, что меня сюда занесет.
Но как занесло, так и вынесет в мир иной,
как в каноне поется, «морскою волной
древле покрыша», и встанут стеной
воды, и каракатица выпятит глаз
на пришельца, и, раздуваясь во много раз,
выпустит облако сепии, и нахлынувшая тьма
отпразднует победу над проблесками ума.
***
Вода в каналах взбухает. Думаешь о паре высоких сапог
в доме прекрасной хозяйки. В ту же минуту Бог,
вспомнив обетование, отменяет потоп,
остановив его где-то на уровне стоп,
и возвращает воды в Адриатику, откуда они
и пришли. Жаль, погожие дни
еще безвозвратней. Месса, сжавшаяся до тридцати
минут, уместившаяся в закутке храма, куда по пути
мы заглянули, в полном ходу – орган
наполняет пространство, как напиток – стакан
в каком-нибудь знаменитом венецианском кафе,
где сидишь не то чтобы под шафе,
но подавленный изобильем красот
на пятачке пространства в несколько сот
квадратных метров. Не думал, что меня сюда занесет.
Но как занесло, так и вынесет в мир иной,
как в каноне поется, «морскою волной
древле покрыша», и встанут стеной
воды, и каракатица выпятит глаз
на пришельца, и, раздуваясь во много раз,
выпустит облако сепии, и нахлынувшая тьма
отпразднует победу над проблесками ума.
Вода в каналах взбухает. Думаешь о паре высоких сапог
в доме прекрасной хозяйки. В ту же минуту Бог,
вспомнив обетование, отменяет потоп,
остановив его где-то на уровне стоп,
и возвращает воды в Адриатику, откуда они
и пришли. Жаль, погожие дни
еще безвозвратней. Месса, сжавшаяся до тридцати
минут, уместившаяся в закутке храма, куда по пути
мы заглянули, в полном ходу – орган
наполняет пространство, как напиток – стакан
в каком-нибудь знаменитом венецианском кафе,
где сидишь не то чтобы под шафе,
но подавленный изобильем красот
на пятачке пространства в несколько сот
квадратных метров. Не думал, что меня сюда занесет.
Но как занесло, так и вынесет в мир иной,
как в каноне поется, «морскою волной
древле покрыша», и встанут стеной
воды, и каракатица выпятит глаз
на пришельца, и, раздуваясь во много раз,
выпустит облако сепии, и нахлынувшая тьма
отпразднует победу над проблесками ума.