verses

***
Пройди наискосок по лучшей из площадей,
где столпники – лев и Георгий, где купола
запряжены четверкой бронзовых лошадей,
угнанных из Царьграда. Где все дела –

фотографироваться, прикармливать птиц,
сидеть за столиком, разглядывая дно
маленькой чашки, по изгибам границ
кофейной гущи гадая о том, что знаешь давно.

Растратишь все до гроша, как ни береги.
Жизнь чем слаще, тем меньше, что леденец.
Площадь-хищник ходит, сужая круги,
ожидая, когда ослабеешь вконец.

verses

***
Пройди наискосок по лучшей из площадей,
где столпники – лев и Георгий, где купола
запряжены четверкой бронзовых лошадей,
угнанных из Царьграда. Где все дела –

фотографироваться, прикармливать птиц,
сидеть за столиком, разглядывая дно
маленькой чашки, по изгибам границ
кофейной гущи гадая о том, что знаешь давно.

Растратишь все до гроша, как ни береги.
Жизнь чем слаще, тем меньше, что леденец.
Площадь-хищник ходит, сужая круги,
ожидая, когда ослабеешь вконец.

verses

***
Крохотный островок. Развалины монастыря.
Всех руин – четыре массивных стены
с готической прорезью окон. Получается, строили зря:
ни монастырь, ни остров никому не нужны.

Их объезжает катер, направляясь туда,
где остался огромный собор на пятьдесят человек
прихожан, плюс -- мощи святого. Мозаика «День Суда»
не имеет равных -- тринадцатый век.

Иконостас уцелел частично. Колонны стоят,
как их поставили. За стеклом - футляр для святой
мумии, бородатая маска, тот должно быть, и свят,
кто нетлененным уложен в ковчег золотой.

Если кто не верует в бестелесность, тому
утешение – мумия, древние камни, крик
вечерней птицы, рассекающий загустевшую тьму,
составленный из фрагментов чужой мозаичный лик.






***
Если архитектура застывшая музыка, то важны
тональность, гармония, тема, какой-нибудь ре мажор,
алегретто, дольче, мольто виваче, и кто на ны,
когда за нас оркестранты и дирижер,

когда аккорды струнных уносят ввысь
любое ничтожество и наполняют собой
бестелесных, что у престола в кольцо сплелись,
ударились оземь, обернулись резьбой

по мрамору, отразились в зимней воде,
отродясь не скрывавшей лица под коркою льда.
Ты не менее счастлив, чем больше уже нигде,
просто больше негде, теперь уже никогда.

verses

***
Крохотный островок. Развалины монастыря.
Всех руин – четыре массивных стены
с готической прорезью окон. Получается, строили зря:
ни монастырь, ни остров никому не нужны.

Их объезжает катер, направляясь туда,
где остался огромный собор на пятьдесят человек
прихожан, плюс -- мощи святого. Мозаика «День Суда»
не имеет равных -- тринадцатый век.

Иконостас уцелел частично. Колонны стоят,
как их поставили. За стеклом - футляр для святой
мумии, бородатая маска, тот должно быть, и свят,
кто нетлененным уложен в ковчег золотой.

Если кто не верует в бестелесность, тому
утешение – мумия, древние камни, крик
вечерней птицы, рассекающий загустевшую тьму,
составленный из фрагментов чужой мозаичный лик.






***
Если архитектура застывшая музыка, то важны
тональность, гармония, тема, какой-нибудь ре мажор,
алегретто, дольче, мольто виваче, и кто на ны,
когда за нас оркестранты и дирижер,

когда аккорды струнных уносят ввысь
любое ничтожество и наполняют собой
бестелесных, что у престола в кольцо сплелись,
ударились оземь, обернулись резьбой

по мрамору, отразились в зимней воде,
отродясь не скрывавшей лица под коркою льда.
Ты не менее счастлив, чем больше уже нигде,
просто больше негде, теперь уже никогда.