verses

***

Город прекрасный и приторный, словно кремовый торт,
стоит над лазурным заливом. Суденышко входит в порт.
Облачко пересекает непорочные небеса.
Капитан стюардессу в каюте - всех дел-то на полчаса.

По линии горизонта с ярко красным зонтом
циркачка в марлевой пачке и лифчике золотом
ступает пятка к носочку, балансируя, чтоб не упасть -
такие бубновые хлопоты и червовая масть.

Кофейная чашечка. Гуща растеклась на прозрачном дне.
Гадалка сулит процветание городу и стране:
счастье в личной жизни, хрущевку, две комнаты, пятый этаж,
пенсионное обеспечение, производственный стаж,

столетник на подоконнике, раковину-тюльпан,
сантехнику, финскую плитку... Надевает штаны капитан.
Из трубы вылетает гудок - общий привет семье,
таможне и санинспекции. Пенсионер на скамье

читает газету "Труд". По струнке Приморский бульвар -
от Воронцова до Пушкина несколько юных пар
прохаживаются под ручку, нежности говорят.
Два билета в кино, тридцать четвертый ряд.

verses

***

Город прекрасный и приторный, словно кремовый торт,
стоит над лазурным заливом. Суденышко входит в порт.
Облачко пересекает непорочные небеса.
Капитан стюардессу в каюте - всех дел-то на полчаса.

По линии горизонта с ярко красным зонтом
циркачка в марлевой пачке и лифчике золотом
ступает пятка к носочку, балансируя, чтоб не упасть -
такие бубновые хлопоты и червовая масть.

Кофейная чашечка. Гуща растеклась на прозрачном дне.
Гадалка сулит процветание городу и стране:
счастье в личной жизни, хрущевку, две комнаты, пятый этаж,
пенсионное обеспечение, производственный стаж,

столетник на подоконнике, раковину-тюльпан,
сантехнику, финскую плитку... Надевает штаны капитан.
Из трубы вылетает гудок - общий привет семье,
таможне и санинспекции. Пенсионер на скамье

читает газету "Труд". По струнке Приморский бульвар -
от Воронцова до Пушкина несколько юных пар
прохаживаются под ручку, нежности говорят.
Два билета в кино, тридцать четвертый ряд.

первая годовщина

— Ну а шедевр солженицынский вы читали? “Архипелаг ГУЛАГ”?

— Нет.

— Почему же вы так часто цитируете его в беседах с вашими друзьями?

— Я цитирую только те отрывки, которые были опубликованы в советской печати.

— Нет, те отрывки, на которые вы ссылались в беседе, в нашей печати не публиковались.

— А вы, конечно, наизусть помните и все отрывки, которые публиковались, и все мои разговоры?

— У нас специфическая специальность...



Почти повсеместное неприятие Солженицына бывшими диссидентами сегодня заставляет меня сказать печальные слова. Правительства постсоветских государств могут спать спокойно.
По крайней мере мы не представляем для них никакой опасности. И даже беспокоиться им особо не о чем. Правило "больше двух не собираться" стало внутренним законом нашим.

А государство посмеивается, машина его пощелкивает, пружина раскручивается.

Многие хотят видеть государственную машину обновленной, гуманной, оставляющей известный простор маленькому человеку.
Но многие не хотят видеть эту машину вообще. В лучшем случае - ее обломки на свалке истории.

Никогда нигилист не поймет реформатора. А при случае и бомбу под колеса кареты... А там - и в петлю не страшно.

первая годовщина

— Ну а шедевр солженицынский вы читали? “Архипелаг ГУЛАГ”?

— Нет.

— Почему же вы так часто цитируете его в беседах с вашими друзьями?

— Я цитирую только те отрывки, которые были опубликованы в советской печати.

— Нет, те отрывки, на которые вы ссылались в беседе, в нашей печати не публиковались.

— А вы, конечно, наизусть помните и все отрывки, которые публиковались, и все мои разговоры?

— У нас специфическая специальность...



Почти повсеместное неприятие Солженицына бывшими диссидентами сегодня заставляет меня сказать печальные слова. Правительства постсоветских государств могут спать спокойно.
По крайней мере мы не представляем для них никакой опасности. И даже беспокоиться им особо не о чем. Правило "больше двух не собираться" стало внутренним законом нашим.

А государство посмеивается, машина его пощелкивает, пружина раскручивается.

Многие хотят видеть государственную машину обновленной, гуманной, оставляющей известный простор маленькому человеку.
Но многие не хотят видеть эту машину вообще. В лучшем случае - ее обломки на свалке истории.

Никогда нигилист не поймет реформатора. А при случае и бомбу под колеса кареты... А там - и в петлю не страшно.