БОГИ УКРАИНСКОГО СЕЛА

Недреманное Око

Сам по себе сюжет - древний, встречается и на русских иконах. Но в украинской народной иконописи сюжет особенно популярен: Младенец, мирно спящий на кресте, в окружении орудий крестной смерти и предательства - даже петух, трижды прокричавший Петру, гордо расхаживает здесь. И кошелек с тридцатью сребренниками валяется у подножья Креста. И молоток, и говзди. И копье с губкой. И игральные кости спомощью которых воины бросали жребий о хитоне Распинаемого.
На этой иконе объединены Рождество и Распятие. Смысл прост: Христос родился, чтобы умереть и смертью свидетельствовать о Истине.

На фото (кликабельно!) икона, происходящая из центральной Украины, середина девятнадцатого века.

А вот - стихотворение об этой иконе. Оно войдет в книгу, которая сейчас в работе.

Спас Недреманное Око.
Масло, холст. Украина. Середина Х1Х в.

Младенец спит на кресте, подложив череп Адама
под голову, рядом разбросаны вещи
имеющие отношение к Страстям Господним: завеса Храма,
квадратные гвозди, губка, копье и клещи,

молоток (не хватает серпа), игральные кости -
разделиша ризы Моя себе и об одежде моей меташа
жребий, вонмем, премудрость, прОсти,
прокимен глас четвертый, верую, и страдаша

и погребенна, и воскресшаго в третий день по писаньям,
научившего нас Воскресению, но, для начала - страданьям.

Например - направление в онкологию. Или палата
в местной психушке. Или валят на землю,
бьют ногами в голову, или в живот, волокут куда-то.
- Человек, я взываю к тебе. - Я Тебе не внемлю.

- Я защищаю тебя. - Отойди, не Твоя забота.
- Ухо Мое открыто тебе. - Не услышишь ни звука.
- Я - твой Господь! - Мне дороже моя свобода.
- Вера тебя спасет! - Мне дороже моя наука.

- Близятся сроки! - Но мне интереснее строки
стихотворные, набранные типографским шрифтом.
- Образумься! - Мне надоели Твои уроки.
- Вознесись на облаке! - Я воспользуюсь лифтом.

Голгофа. Лобное место. Тела на крестах повисли.
Ты говоришь - сегодня явится Слава Божья.
Твой крест посредине. А наши слова и мысли
вместе с орудьями казни разбросаны у подножья.

2009

Две иконы из других собраний на тот же сюжет.

1.Украинская икона второй половины восемнадцатого века.



2. Русская икона семнадцатого века. В ней мистический смысл иконы не проявлен.

БОГИ УКРАИНСКОГО СЕЛА

Недреманное Око

Сам по себе сюжет - древний, встречается и на русских иконах. Но в украинской народной иконописи сюжет особенно популярен: Младенец, мирно спящий на кресте, в окружении орудий крестной смерти и предательства - даже петух, трижды прокричавший Петру, гордо расхаживает здесь. И кошелек с тридцатью сребренниками валяется у подножья Креста. И молоток, и говзди. И копье с губкой. И игральные кости спомощью которых воины бросали жребий о хитоне Распинаемого.
На этой иконе объединены Рождество и Распятие. Смысл прост: Христос родился, чтобы умереть и смертью свидетельствовать о Истине.

На фото (кликабельно!) икона, происходящая из центральной Украины, середина девятнадцатого века.

А вот - стихотворение об этой иконе. Оно войдет в книгу, которая сейчас в работе.

Спас Недреманное Око.
Масло, холст. Украина. Середина Х1Х в.

Младенец спит на кресте, подложив череп Адама
под голову, рядом разбросаны вещи
имеющие отношение к Страстям Господним: завеса Храма,
квадратные гвозди, губка, копье и клещи,

молоток (не хватает серпа), игральные кости -
разделиша ризы Моя себе и об одежде моей меташа
жребий, вонмем, премудрость, прОсти,
прокимен глас четвертый, верую, и страдаша

и погребенна, и воскресшаго в третий день по писаньям,
научившего нас Воскресению, но, для начала - страданьям.

Например - направление в онкологию. Или палата
в местной психушке. Или валят на землю,
бьют ногами в голову, или в живот, волокут куда-то.
- Человек, я взываю к тебе. - Я Тебе не внемлю.

- Я защищаю тебя. - Отойди, не Твоя забота.
- Ухо Мое открыто тебе. - Не услышишь ни звука.
- Я - твой Господь! - Мне дороже моя свобода.
- Вера тебя спасет! - Мне дороже моя наука.

- Близятся сроки! - Но мне интереснее строки
стихотворные, набранные типографским шрифтом.
- Образумься! - Мне надоели Твои уроки.
- Вознесись на облаке! - Я воспользуюсь лифтом.

Голгофа. Лобное место. Тела на крестах повисли.
Ты говоришь - сегодня явится Слава Божья.
Твой крест посредине. А наши слова и мысли
вместе с орудьями казни разбросаны у подножья.

2009

Две иконы из других собраний на тот же сюжет.

1.Украинская икона второй половины восемнадцатого века.



2. Русская икона семнадцатого века. В ней мистический смысл иконы не проявлен.

(no subject)

Моя подборка в журнале "Крещатик". Там же, в частности, подборки Виктора Кагана, ака vekagan и Ефима Ярошевского, ака jimtonik.

19 марта сего года Ефиму исполнилось 75 лет, с чем он и был в срок поздравлен.
Сегодня, с небольшим опозданием, размещаю текст, опубликованный в Крещатике.



Три четверти века



Если тебе исполняется семьдесят пять, а тебя все называют Фима — это означает многое. В частности, что ты сохраняешь молодость и даже — детство. Сохраняешь, а не впадаешь.

Если двадцатипятилетние-тридцатилетние поэты держат тебя “за своего”, если вот уже год проживая в Германии, ты присутствуешь в Одессе, той уже почти виртуальной Одессе, которая состоит не из домов, а из людей, значит, Одесса еще чего-то стоит.

Ефим Яковлевич Ярошевский родился в 1935 году. А это значит, что он помнит войну, эвакуацию, голод 1947 года. Ему было восемнадцать лет, когда умер Сталин, и эта страшная эпоха — его детский и юношеский опыт.

Он много ездил — куда только его не заносило! Но где бы он ни был, все равно он находился в двух шагах от Одессы. И сейчас он совсем рядом.

Всю жизнь Ефим учил старших школьников русской словесности. И они тоже держали учителя Ефима Ярошевского “за своего”. Он знает и любит русскую литературу, как мало кто ее знает и любит.

Он чувствует душу подростка, как немногие профессиональные психологи. Наверное, многие его ученицы мечтали выйти за него замуж, когда вырастут.

Ефим Ярошевский прекрасный поэт и писатель. Скорее, все же, поэт. Потому что проза Ярошевского — это проза поэта. Но, кроме того, это проза постоянно разговаривающего человека. Человека одесской богемной, художественной тусовки, настолько неофициальной, насколько это можно было себе позволить, не попадая в тюрьму.

Годами Фима писал свой “Провинциальный роман-с”, этот роман бытовал в пересказах друзей и состоял из рассказов друзей. Это были листочки. Потрепанные, затертые до состояния папиросной бумаги, исписанные совершенно немыслимым почерком, и все же очень красивым. Ну, почти как пушкинский. И почти как пушкинская — графика Ярошевского — сотни рисунков на полях его рукописей. И Александр Сергеевич — один из основных персонажей графики Ефима Яковлевича. Одной из отличительных черт Фимы была явная беспомощность — казалось, что сам он ничего никогда не доведет до ума, не приведет в порядок… Для тех, кто бывал в его квартирке на Молдаванке, где жили его родители, ощущение невообразимого хаоса осталось навсегда связанным с уникальным профилем Фимы.

По счастью, рядом всегда были те, кто как-то структурировал этот хаос. Из груды разрозненных листочков рождались машинописные распечатки его стихов и, наконец, машинопись Фиминого романа.

Ему пришлось очень долго ждать публикации своих произведений. Первая подборка его стихов появилась в местной газете, когда Фиме было пятьдесят пять лет. Первое издание его романа в Нью-Йорке было издано тиражом в… пятьдесят экземпляров. Роман много раз переиздавался и вошел в объемную книгу “Королевское лето”, напечатанную в Одессе пять лет назад. Выходила книга и в Санкт-Петербурге.

У редакции “Крещатика” есть основание гордиться тем, что впервые полный текст романа был опубликован именно в нашем журнале. Эта публикация была номинирована на конкурс “Сетевой Дюк” и заняла первое место. В “Крещатике” регулярно печатались подборки стихов Ярошевского. И будут печататься впредь. Потому что и в свои семьдесят пять Фима — прекрасный поэт, и его стихи сохраняют очарование молодости, из которой он давно “эмигрировал”, так же как и очарование Одессы, из которой Фима эмигрировал совсем недавно.

Но эмиграция не означает отсутствие.

Мы от всей души поздравляем тебя!

Борис Херсонский

(no subject)

Моя подборка в журнале "Крещатик". Там же, в частности, подборки Виктора Кагана, ака vekagan и Ефима Ярошевского, ака jimtonik.

19 марта сего года Ефиму исполнилось 75 лет, с чем он и был в срок поздравлен.
Сегодня, с небольшим опозданием, размещаю текст, опубликованный в Крещатике.



Три четверти века



Если тебе исполняется семьдесят пять, а тебя все называют Фима — это означает многое. В частности, что ты сохраняешь молодость и даже — детство. Сохраняешь, а не впадаешь.

Если двадцатипятилетние-тридцатилетние поэты держат тебя “за своего”, если вот уже год проживая в Германии, ты присутствуешь в Одессе, той уже почти виртуальной Одессе, которая состоит не из домов, а из людей, значит, Одесса еще чего-то стоит.

Ефим Яковлевич Ярошевский родился в 1935 году. А это значит, что он помнит войну, эвакуацию, голод 1947 года. Ему было восемнадцать лет, когда умер Сталин, и эта страшная эпоха — его детский и юношеский опыт.

Он много ездил — куда только его не заносило! Но где бы он ни был, все равно он находился в двух шагах от Одессы. И сейчас он совсем рядом.

Всю жизнь Ефим учил старших школьников русской словесности. И они тоже держали учителя Ефима Ярошевского “за своего”. Он знает и любит русскую литературу, как мало кто ее знает и любит.

Он чувствует душу подростка, как немногие профессиональные психологи. Наверное, многие его ученицы мечтали выйти за него замуж, когда вырастут.

Ефим Ярошевский прекрасный поэт и писатель. Скорее, все же, поэт. Потому что проза Ярошевского — это проза поэта. Но, кроме того, это проза постоянно разговаривающего человека. Человека одесской богемной, художественной тусовки, настолько неофициальной, насколько это можно было себе позволить, не попадая в тюрьму.

Годами Фима писал свой “Провинциальный роман-с”, этот роман бытовал в пересказах друзей и состоял из рассказов друзей. Это были листочки. Потрепанные, затертые до состояния папиросной бумаги, исписанные совершенно немыслимым почерком, и все же очень красивым. Ну, почти как пушкинский. И почти как пушкинская — графика Ярошевского — сотни рисунков на полях его рукописей. И Александр Сергеевич — один из основных персонажей графики Ефима Яковлевича. Одной из отличительных черт Фимы была явная беспомощность — казалось, что сам он ничего никогда не доведет до ума, не приведет в порядок… Для тех, кто бывал в его квартирке на Молдаванке, где жили его родители, ощущение невообразимого хаоса осталось навсегда связанным с уникальным профилем Фимы.

По счастью, рядом всегда были те, кто как-то структурировал этот хаос. Из груды разрозненных листочков рождались машинописные распечатки его стихов и, наконец, машинопись Фиминого романа.

Ему пришлось очень долго ждать публикации своих произведений. Первая подборка его стихов появилась в местной газете, когда Фиме было пятьдесят пять лет. Первое издание его романа в Нью-Йорке было издано тиражом в… пятьдесят экземпляров. Роман много раз переиздавался и вошел в объемную книгу “Королевское лето”, напечатанную в Одессе пять лет назад. Выходила книга и в Санкт-Петербурге.

У редакции “Крещатика” есть основание гордиться тем, что впервые полный текст романа был опубликован именно в нашем журнале. Эта публикация была номинирована на конкурс “Сетевой Дюк” и заняла первое место. В “Крещатике” регулярно печатались подборки стихов Ярошевского. И будут печататься впредь. Потому что и в свои семьдесят пять Фима — прекрасный поэт, и его стихи сохраняют очарование молодости, из которой он давно “эмигрировал”, так же как и очарование Одессы, из которой Фима эмигрировал совсем недавно.

Но эмиграция не означает отсутствие.

Мы от всей души поздравляем тебя!

Борис Херсонский

(no subject)

***

жила была себе не вполне пожилая пара
знакомый мне юдофоб хотел чтобы звали их скажем изя и сара
но фокус в том что из звали дядя сидор и тетя тамара
и у них росла дочка света та еще шмара
ну ничего не страшнее ночного кошмара
жили живут покуда никто не умер
знакомый мне юдофоб спрашивает а в чем тут юмор

а юмор в том что изя и сара тоже жили неподалеку
и у них росла дочка поля тоже шмара нивроку
девки разных народов одному предаются пороку

по утрам почтальоны совали соседям в дверную щелку
этим известия тем комсомолку
обе семьи покупали подписки чехова ставили их на полку
и лампочки ильича в сто свечей ильичей накалялись себе в абажуре
и дочки домой приходили натрахавшись и накурившись дури
но предки верили дело будет в ажуре
хорошо если не в прокуратуре

и над этим зачем-то всходило солнце и облака проплывали
проливали горькие дождики небеса покрывали
рассеивались направлялись в дальние дали
и зачем-то деревья росли и цвели анютины глазки
и тетя Тамара говорила зачем мне такие ласки
и танки гремели огнем и сверкали блестками стали
и вроде юмора не было а все так хохотали

(no subject)

***

жила была себе не вполне пожилая пара
знакомый мне юдофоб хотел чтобы звали их скажем изя и сара
но фокус в том что из звали дядя сидор и тетя тамара
и у них росла дочка света та еще шмара
ну ничего не страшнее ночного кошмара
жили живут покуда никто не умер
знакомый мне юдофоб спрашивает а в чем тут юмор

а юмор в том что изя и сара тоже жили неподалеку
и у них росла дочка поля тоже шмара нивроку
девки разных народов одному предаются пороку

по утрам почтальоны совали соседям в дверную щелку
этим известия тем комсомолку
обе семьи покупали подписки чехова ставили их на полку
и лампочки ильича в сто свечей ильичей накалялись себе в абажуре
и дочки домой приходили натрахавшись и накурившись дури
но предки верили дело будет в ажуре
хорошо если не в прокуратуре

и над этим зачем-то всходило солнце и облака проплывали
проливали горькие дождики небеса покрывали
рассеивались направлялись в дальние дали
и зачем-то деревья росли и цвели анютины глазки
и тетя Тамара говорила зачем мне такие ласки
и танки гремели огнем и сверкали блестками стали
и вроде юмора не было а все так хохотали