verses

***

смотрят тритоны из летающей тарелки
производства ленинградского фарфорового завода
выпуска семьдесят четвертого года
на земле играют в догонялки горелки
городки считалки говорилки молчанки
шашки наголо крапленая колода
стреляют друг в друга развеселые танки

тритонам интересно такого не видали
на тарелке узоры голубой цветочек
на груди тритонов медные медали
за охлаждение горячих точек
хорошо видны сияющие дали
пирог поделили но остался кусочек

тритоны думают ладно ешьте сами
у нас еда в тюбиках с альфа центавра
по горло сыты вашими чудо небесами
сматываем удочки улетаем завтра

ну никто не держит скатертью дорожка
не глядите на нас вот вам дымзавеса
в ситцах невеста сидит у окошка
тянет гарью из близкого леса

verses

***

смотрят тритоны из летающей тарелки
производства ленинградского фарфорового завода
выпуска семьдесят четвертого года
на земле играют в догонялки горелки
городки считалки говорилки молчанки
шашки наголо крапленая колода
стреляют друг в друга развеселые танки

тритонам интересно такого не видали
на тарелке узоры голубой цветочек
на груди тритонов медные медали
за охлаждение горячих точек
хорошо видны сияющие дали
пирог поделили но остался кусочек

тритоны думают ладно ешьте сами
у нас еда в тюбиках с альфа центавра
по горло сыты вашими чудо небесами
сматываем удочки улетаем завтра

ну никто не держит скатертью дорожка
не глядите на нас вот вам дымзавеса
в ситцах невеста сидит у окошка
тянет гарью из близкого леса

verses

***

Небесные наши владыки,
соименные нам святые!
Вы нам - светлые лики,
мы вам - рожи спитые.

Ваши мертвые мощи
лечат наши живые немощи.
Грешник грешит, не кается -
вам в небесах икается.

Потому что живых напрасно просим о помощи,
а почившие когда-никогда откликаются.

verses

***

Небесные наши владыки,
соименные нам святые!
Вы нам - светлые лики,
мы вам - рожи спитые.

Ваши мертвые мощи
лечат наши живые немощи.
Грешник грешит, не кается -
вам в небесах икается.

Потому что живых напрасно просим о помощи,
а почившие когда-никогда откликаются.

Ода высокоторжественная

(в смысле, Бахыту - шестьдесят!!!)



***

Кто сей, сто грамм на грудь принявший,
седьмой десяток разменявший
в тиши нью-йоркской и глуши?
Скорей, о муза! поспеши
и вместе с ним коньяк глуши
когда-то и меня пленявший,
спеши к соцветью дев и баб:
герой не молод, но не слаб.

Дерзай, Бахыт! Не перестану
я петь осанну Казахстану,
степи без края и конца,
родившей славного певца,
чье выражение лица
светлеет, обратясь к стакану,
ползут очки по носу вниз,
но наш герой не сложит риз.

Он сложит стих на зависть разным
полу-евреям несуразным,
заполонившим нашу Русь,
я сам, о муза, та же гнусь!
В лицо ударишь - я утрусь,
не тронь казаха чьим прекрасным
и светлым ликом ты горда:
как он хорош в его года!

Далече от лесных пожаров,
манифестаций и кошмаров
страны, покинутой тобой,
где мусора в последний бой
идут с мятежною толпой,
ты в тишине нью-йоркских баров -
в кругу друзей и дружных муз
забыл прекрасный наш Союз!

Ты гражданин и радость мира!
Уже гитару строит Ира,
чтоб песнью сделалась строка,
и тем потешить старика.
Что ж! Славы ноша нелегка!
Поэт - мишень в подвале тира.
Попасть любая норовит.
А сердце стонет и кровит.

Гремите, трубы и литавры!
Цветите, Киевские Лавры!
Увенчанный питомец ваш
вновь изострил свой карандаш.
Такому поневоле дашь!
Литературные кадавры
от подлой зависти хрипят,
краснея с головы до пят.

Дерзай Бахыт! Дары - обильны.
Я знаю, что души моей
воображения бессильны
и тени начертать твоей!
Но если славословить должно,
иным пиитам не возможно
ничем иным тебя почтить,
как им в Нью-Йорке собираться,
не материться и не драться,
но благодарно виски пить.

Ода высокоторжественная

(в смысле, Бахыту - шестьдесят!!!)



***

Кто сей, сто грамм на грудь принявший,
седьмой десяток разменявший
в тиши нью-йоркской и глуши?
Скорей, о муза! поспеши
и вместе с ним коньяк глуши
когда-то и меня пленявший,
спеши к соцветью дев и баб:
герой не молод, но не слаб.

Дерзай, Бахыт! Не перестану
я петь осанну Казахстану,
степи без края и конца,
родившей славного певца,
чье выражение лица
светлеет, обратясь к стакану,
ползут очки по носу вниз,
но наш герой не сложит риз.

Он сложит стих на зависть разным
полу-евреям несуразным,
заполонившим нашу Русь,
я сам, о муза, та же гнусь!
В лицо ударишь - я утрусь,
не тронь казаха чьим прекрасным
и светлым ликом ты горда:
как он хорош в его года!

Далече от лесных пожаров,
манифестаций и кошмаров
страны, покинутой тобой,
где мусора в последний бой
идут с мятежною толпой,
ты в тишине нью-йоркских баров -
в кругу друзей и дружных муз
забыл прекрасный наш Союз!

Ты гражданин и радость мира!
Уже гитару строит Ира,
чтоб песнью сделалась строка,
и тем потешить старика.
Что ж! Славы ноша нелегка!
Поэт - мишень в подвале тира.
Попасть любая норовит.
А сердце стонет и кровит.

Гремите, трубы и литавры!
Цветите, Киевские Лавры!
Увенчанный питомец ваш
вновь изострил свой карандаш.
Такому поневоле дашь!
Литературные кадавры
от подлой зависти хрипят,
краснея с головы до пят.

Дерзай Бахыт! Дары - обильны.
Я знаю, что души моей
воображения бессильны
и тени начертать твоей!
Но если славословить должно,
иным пиитам не возможно
ничем иным тебя почтить,
как им в Нью-Йорке собираться,
не материться и не драться,
но благодарно виски пить.