***
Иногда меня занимает, какой масти
были лошади, привязанные у ворот
дома, где я живу, какие напасти
преследовали владельца, собаки каких пород
лаяли при звуке открывающихся дверей,
какая женщина, задыхаясь, шептала: "давай, скорей!
Он может вернуться в любую минуту!". Но он
задержался на службе, и не услышал стон
из супружеской спальни. Теперь им всем все равно.
И мне все равно, как будто смотрю кино,
банален сюжет, кот свернулся у ног.
И вдруг все прерывает телефонный звонок.
Иногда меня занимает, как размышляли
о будущем те, кто в прошлом. Что виделось им
в полудетских мечтах, какие дальние дали
открывались и закрываались. Сказочки братьев Гримм
ничто перед текстами, которые по временам
подсознание шепчет на ухо нам.
Иногда меня забавляют мысли о тех, чьи тела,
лежали на наших старинных кроватях, была ли кожа тепла,
была ли хоть толика нежности в прикосновеньях руки,
были ль его шаги тяжелы, а ее - легки.
Иногда меня занимает, как попала
турецкая кофемолка в еврейский дом,
откуда в бывшей дворницкой мебель из парадного зала,
когда умерла хозяйка и что с ней случилось потом,
меня забавляют возможные судьбы ее души,
я слышу голос Спасителя: лети и впредь не греши!
Слышу ее ответ: и рада бы, да не могу,
прости меня Господи, Ты знаешь, что я не лгу.
Иногда меня занимает, какой масти
были лошади, привязанные у ворот
дома, где я живу, какие напасти
преследовали владельца, собаки каких пород
лаяли при звуке открывающихся дверей,
какая женщина, задыхаясь, шептала: "давай, скорей!
Он может вернуться в любую минуту!". Но он
задержался на службе, и не услышал стон
из супружеской спальни. Теперь им всем все равно.
И мне все равно, как будто смотрю кино,
банален сюжет, кот свернулся у ног.
И вдруг все прерывает телефонный звонок.
Иногда меня занимает, как размышляли
о будущем те, кто в прошлом. Что виделось им
в полудетских мечтах, какие дальние дали
открывались и закрываались. Сказочки братьев Гримм
ничто перед текстами, которые по временам
подсознание шепчет на ухо нам.
Иногда меня забавляют мысли о тех, чьи тела,
лежали на наших старинных кроватях, была ли кожа тепла,
была ли хоть толика нежности в прикосновеньях руки,
были ль его шаги тяжелы, а ее - легки.
Иногда меня занимает, как попала
турецкая кофемолка в еврейский дом,
откуда в бывшей дворницкой мебель из парадного зала,
когда умерла хозяйка и что с ней случилось потом,
меня забавляют возможные судьбы ее души,
я слышу голос Спасителя: лети и впредь не греши!
Слышу ее ответ: и рада бы, да не могу,
прости меня Господи, Ты знаешь, что я не лгу.