***
Сидишь у шатра на круглом зеленом холме
с чахлой бородкой, в тяжелом халате и белой чалме.
Пьешь подсоленный чай, зеленый, с бараньим жиром,
опий куришь, себя называешь великим эмиром,
типа, сижу, курю, управляю подлунным миром.
Небольшой скорпион, наполненный ядом,
сидит спокойно на камне рядом.
Мимо идет пастух с мычащим и блеющим стадом.
Изумрудная ящерка греет гибкое тело.
Сознание переполнено. Бытие опустело.
Молчит. А когда-то оно говорило, а при случае - пело.
Песня была заунывна и монотонна,
Жен было двадцать. Двадцать первая - незаконна.
Европа катилась в бездну. Бездна была бездонна.
Вдали - деревня. Плоские крыши прогреты.
Куда ни глянь - над миром торчат минареты.
В умах твое слово, на стенах твои портреты.
Ты радуешься скакунам, их расчесанным гривам.
Заскучали гяуры. Нужно их порадовать новым взрывом.
Тем более, что с утра ты в настоеньи игривом.
Сидишь у шатра на круглом зеленом холме
с чахлой бородкой, в тяжелом халате и белой чалме.
Пьешь подсоленный чай, зеленый, с бараньим жиром,
опий куришь, себя называешь великим эмиром,
типа, сижу, курю, управляю подлунным миром.
Небольшой скорпион, наполненный ядом,
сидит спокойно на камне рядом.
Мимо идет пастух с мычащим и блеющим стадом.
Изумрудная ящерка греет гибкое тело.
Сознание переполнено. Бытие опустело.
Молчит. А когда-то оно говорило, а при случае - пело.
Песня была заунывна и монотонна,
Жен было двадцать. Двадцать первая - незаконна.
Европа катилась в бездну. Бездна была бездонна.
Вдали - деревня. Плоские крыши прогреты.
Куда ни глянь - над миром торчат минареты.
В умах твое слово, на стенах твои портреты.
Ты радуешься скакунам, их расчесанным гривам.
Заскучали гяуры. Нужно их порадовать новым взрывом.
Тем более, что с утра ты в настоеньи игривом.