verses

***

Чаша страданий полна. Но ее отнесли
куда-то в Африку-Азию, видно, наш час
еще не пробил, не то, чтобы нас спасли,
а так, отсрочка, страданий хватит на нас.

Хватит на нас и на вас, хватит с лихвой,
чтоб напиться и захлебнуться, однако, мы
понимаем это каждый - умною головой,
а сердца не чуют того, что знают умы.

Господь облекается в силу и славу, но
человек облекается в грех, поношенье и стыд.
Суть человека понятней, когда темно,
но в темноте человек, свернувшись калачиком, спит.

Спит, с головой укрывшись, отвернувшись к стене,
на которой домашний коврик и ходики, фотопортрет
покойных бабушки-дедушки, вместе не
проживших и года – война. Человек согрет

одеялом китайским, отопленьем центральным, он
вырос в мирное время, работал то так, то сяк.
Проснется – услышит крики со всех сторон,
увидит дверь и ангела с чашей, подпирающего косяк.

verses

***

Чаша страданий полна. Но ее отнесли
куда-то в Африку-Азию, видно, наш час
еще не пробил, не то, чтобы нас спасли,
а так, отсрочка, страданий хватит на нас.

Хватит на нас и на вас, хватит с лихвой,
чтоб напиться и захлебнуться, однако, мы
понимаем это каждый - умною головой,
а сердца не чуют того, что знают умы.

Господь облекается в силу и славу, но
человек облекается в грех, поношенье и стыд.
Суть человека понятней, когда темно,
но в темноте человек, свернувшись калачиком, спит.

Спит, с головой укрывшись, отвернувшись к стене,
на которой домашний коврик и ходики, фотопортрет
покойных бабушки-дедушки, вместе не
проживших и года – война. Человек согрет

одеялом китайским, отопленьем центральным, он
вырос в мирное время, работал то так, то сяк.
Проснется – услышит крики со всех сторон,
увидит дверь и ангела с чашей, подпирающего косяк.