Памяти киллеров

***
Все, чему их научили, это метко стрелять.
Неподвижно лежать, подобно барсу - добычу стеречь.
Трем тысячам русских слов. Не последнее слово - блядь,
как клей, скрепляющее косную, бедную речь.

Их научили не морщиться, слыша предсмертный стон,
скрываться самим, избавляться от мертвых тел:
топить на полях орошения. Или - труп закатать в бетон,
в фундаменте дома, строить который мертвец не хотел.

Странно, они могли бы грудью стоять на защите страны.
Но где та страна? Могли бы первенство брать
на чемпионатах Европы. Здоровые лбы, хрены
с бугра, ночная, прыгучая, мускулистая рать.

Трезвость - норма жизни. Меткость - норма стрельбы.
Волка кормят-спасают быстрые ноги, но
можно уйти от пули, но не от судьбы.
Бывает так, что судьба и пуля это - одно.

И когда свои же боссы сдают молодцов ментам,
когда их в убежище тайном в кольцо берут,
все кроме главного, молча погибнут там..
А вожак - уйдет. Не ищите: напрасный труд.

Памяти киллеров

***
Все, чему их научили, это метко стрелять.
Неподвижно лежать, подобно барсу - добычу стеречь.
Трем тысячам русских слов. Не последнее слово - блядь,
как клей, скрепляющее косную, бедную речь.

Их научили не морщиться, слыша предсмертный стон,
скрываться самим, избавляться от мертвых тел:
топить на полях орошения. Или - труп закатать в бетон,
в фундаменте дома, строить который мертвец не хотел.

Странно, они могли бы грудью стоять на защите страны.
Но где та страна? Могли бы первенство брать
на чемпионатах Европы. Здоровые лбы, хрены
с бугра, ночная, прыгучая, мускулистая рать.

Трезвость - норма жизни. Меткость - норма стрельбы.
Волка кормят-спасают быстрые ноги, но
можно уйти от пули, но не от судьбы.
Бывает так, что судьба и пуля это - одно.

И когда свои же боссы сдают молодцов ментам,
когда их в убежище тайном в кольцо берут,
все кроме главного, молча погибнут там..
А вожак - уйдет. Не ищите: напрасный труд.

Сериал

Байкер на «Яве» трясется, несется во мглу,
повторяя, как, мантру: «Глядь! Буки гребаные! Глядь!»
Два тела – Кацап и телохранитель лежат на углу
Мясоедовской и Болгарской. Байкер умеет стрелять.

Жмурики. Группа зевак. Сброшенный автомат
отдыхает у всех на виду, как одноразовый шприц.
Это длилось секунду. Четыре выстрела. Мат
второго охранника. Визг продажных девиц.

Здесь его должна ждать машина. Хонда. Вот и она.
Изнутри открывают дверь навстречу ему.
Чувствует – не хочу – и тут же стена
возникает перед глазами. Не успел понять, почему.

На трассе Хонда вмажется в стоящий боком фургон:
ни номера, ни водителя. Хонда вспыхивает. И вот
высший ментовский чин, крупнозвездный погон
произносит слово «висяк», поглаживая живот.

Сын Кацапа, Рыжий, всю ночь стучался в ворота монастыря.
Дефективный щербатый подросток. «Батюшка Гедеон!
Они завалили Кацапа!» Парень стучался зря.
Ему не открыли. А через неделю он

болтался в петле на дереве. «Не верю! Не сам
распорядился так! Я не вчера родилась!» -
кричала мать. У дерева зеленый Ниссан
без номеров. На сиденье кровь запеклась
.

Сериал

Байкер на «Яве» трясется, несется во мглу,
повторяя, как, мантру: «Глядь! Буки гребаные! Глядь!»
Два тела – Кацап и телохранитель лежат на углу
Мясоедовской и Болгарской. Байкер умеет стрелять.

Жмурики. Группа зевак. Сброшенный автомат
отдыхает у всех на виду, как одноразовый шприц.
Это длилось секунду. Четыре выстрела. Мат
второго охранника. Визг продажных девиц.

Здесь его должна ждать машина. Хонда. Вот и она.
Изнутри открывают дверь навстречу ему.
Чувствует – не хочу – и тут же стена
возникает перед глазами. Не успел понять, почему.

На трассе Хонда вмажется в стоящий боком фургон:
ни номера, ни водителя. Хонда вспыхивает. И вот
высший ментовский чин, крупнозвездный погон
произносит слово «висяк», поглаживая живот.

Сын Кацапа, Рыжий, всю ночь стучался в ворота монастыря.
Дефективный щербатый подросток. «Батюшка Гедеон!
Они завалили Кацапа!» Парень стучался зря.
Ему не открыли. А через неделю он

болтался в петле на дереве. «Не верю! Не сам
распорядился так! Я не вчера родилась!» -
кричала мать. У дерева зеленый Ниссан
без номеров. На сиденье кровь запеклась
.