О СКОРОМНОМ

КОЛБАСА «НОСТАЛЬГИЯ»


Я видел: в казанском кремле снова стоит мечеть.
Я слышал: в Москве не так свободна печать.
Я знаю, что истлевать не страшно ничуть.
Стоит только начать.

***

Были прекрасные времена, лица старцев на стенах
ГУМА, наркотик иль алкоголь в юных прозрачных венах.
«Осторожно, окрашено!» на спинках садовых скамеек.
Пение расклевавших коммунизм канареек.

Экран с гулькин нос расширялся за радужной линзой.
Мать возвращалась с привоза с тюлькой, овечьей брынзой,
сизой тушкой индейки, редискою и укропом.
Автомат выдавал за копейки чистую и с сиропом.

Все было сжато, зажато, потом изжито,
смолоду смолото, белыми нитками шито,
красною лентой украшено поверх погребальной хвои,
уложено смирно, как Дафнис между ногами Хлои.

Было качание бедер, что ведер на коромысле.
Даже на пьяную голову случались трезвые мысли.
Сейчас возвратятся предки, давай, скорее!
Только такое и вспомнишь, умирая или старея.
Они никогда не вернутся. Слышишь? Забудь об этом!
Щелчок выключателя. Жизнь озаряется тусклым светом.


***


Колбаса называется «ностальгия». Чего не придумают. Блин.
Сырокопченая с нежным жиром, в естественной оболочке.
Вот что приберег для граждан расколовшийся исполин
на память о прежней роскоши. В кухне радиоточки
днем с огнем не сыскать. Ни примуса в коридоре,
ни керогаза. Плевать. Переждем. Небольшое горе.

Нарежьте мне ностальгию. Только потоньше. Грамм
сто пятьдесят. Что надменно глядишь, девица,
девушка, девушка в фартучке белом? Нам
больше не съесть, да как бы не подавиться.
Комната в коммуналке. Крюк от проданной лампы
(кажется, в стиле модерн). В тонких рамках эстампы

в стиле соцромантизм. Слева, суздаль, справа, тайга.
Антикварный граненый стакан на газете с погасшим взором
очередного генсека. Соцлагеря берега
расширяются от нагревания. Мир, в котором
нужно бороться за мир, достиг своего предела.
Нескончаем людской поток вдоль нового мертвого тела.

Соблюдайте порядок, гады! В первых рядах -
братские. Дальше – близкие. Британская королева
где-то на заднем плане. Там же – персидский шах,
Порожденья ехидны! Кто вас научил бежать грядущего гнева?
Всюду венки и ленты. Марш из военной меди.
Где гроб стоял – наструганы ломтики редкостной снеди.


***

НОСОК – Ни Одного Слова О Колбасе.
Название тайного общества. Вроде
говорить больше не о чем. Все
думают только о сексе и о свободе.

Митрополит-замполит отыскал в налоговом коде
число Антихриста-зверя. Заря сияет в росе.

На белом коне гарцует при всем народе
старый писака во всей красе.

Девка-телка-целка сидит на осклизлой дубовой колоде
Звезда во лбу, палец в носу, месяц в косе.

Жизнь моя на исходе.

Жалко слов. Поверх голов двуглавых орлов
вдвое больше чем хочется. Неповторимый облик
современника исчезает как в небе облак.

Над всем, Богородице-дево-радуйся, Твой покров.
Сжавшихся, спившихся, сбившихся с панталыку
расширь, протрезви, направь и пречисти - причисли к лику.


25-26 июня 2005 г.

Записки психиатра

*
Я еще застал профессора Э. - когда я начал работать над диссертацией, отец решил представить меня знаменитому психологу, специалисту по восприятию времени, с которым когда-то работал мой дед. Э. было тогда за восемьдесят.
Деликатность ситуации заключалась как раз в том, что Э. был ярым противником психологических тестов. А моя работа включала тестирование.
*
В то время, о котором я говорю (конец семидесятых) в литературе еще активно обсуждался вопрос о праве психологии на существование. Целый ряд психологов старой школы считали, что вне физиологии психологии нет и быть не может. Как по мне такая точка зрения куда радикальнее чем фрейдизм.
*
Читал в то время статью в журнале имени Корсакова (фамилии автора не помню сейчас) в которой с позиций диалектического материализма (был такой) утверждалось, что психология изучает "явление", а физиология "сущность". А посему никакого самостоятельного значения психология не имеет и иметь не может. Приблизительно такой точки зрения придерживался профессор-психолог Э.

*
Э. принял меня в огромном кабинете, обставленном громоздкой мебелью начала двадцатого века. Огромный книжный шкаф (такие называли "оргАнами"), письменный стол - на зависть генсеку, только телефон на столе стоял один. А у генсека, вероятно,- много. Книги на русском, немецком и французском языках - черные корешки с позолотой надписей.
*
На миг я превратился в ребенка, который говорит себе - когда я вырасту, я куплю себе такие же игрушки!
*
Мы долго и доброжелательно говорили. Вернее говорил он: вспоминал старые времена, хвалил моего дедушку - "многообещающий молодой человек" - говорил Э. о нем в настоящем времени, а дедушка уже был в могиле четверть века...Есть такой термин - "жизнь в прошлом". Вероятно, такой была жизнь Э. в последние его годы.
*
Наконец дело дошло до моей научной работы. Выслушивая меня, Э. мрачнел. То, что я ему рассказывал, его не порадовало. Но воспоминания о дедушке и папе не позволяли ему выразить свои чувства в полной мере. наконец он спросил: А вы используете в своей работе энцефалограф?
Надо было ответить "да". Но я ответил "нет".
*
Э. взвился! Он даже привстал в своем замечательном кресле с головами львов на спинке. Две львиных головы и между ними - голова Э. (Когда я вырасту у меня тоже будет такое кресло!). Какая психологическая работа может быть без электроэнцефалографа!
Мое мнение как раз было противоположным. Я считал ЭЭГ (и до сих пор считаю) методом диагностики различных заболеваний нервной системы, но уж никак не инструментом, которым должен пользоваться психолог. Но разум подсказывал мне, что кабинет Э. не то место, где возражают (на Сивцевом Вражке не возражают! писал Булгаков).
*
И я сказал правду и солгал - одновременно. Я объяснил Э., что в больнице есть только один электроэнцефалограф, и занимается им доктор Д. А доктор Д. к аппарату никого не подпустит.
*
Э. сразу смягчился. А, Д.! - сказал он, - я его хорошо знаю, да. с ним нельзя иметь дело. Я Вас понимаю....