![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
Если кто не в курсе дела
Nov. 25th, 2012 09:39 amэто ссылка на журнал моей жены, которая, надеюсь, объясняет вчерашние посты.
http://pernata-fogel.livejournal.com/190721.html
http://pernata-fogel.livejournal.com/190721.html
Nov. 25th, 2012
***
Удушающий аромат
цветущих столетних лип.
лилово-малиново-алый закат.
Крик матери. Детский всхлип.
Черный с желтым китайский халат.
Отчим - тот еще тип.
Бронзовка летит на газон
забирается вглубь цветка.
Начинается долгий дачный сезон.
Странно, что жизнь коротка.
Странно, она проходит как сон,
как мелькание мотылька.
Говорящий столб. Сообщение ТАСС.
В кастрюльке суп разогрет.
Рукомойник. Эмалированный таз
поставленный на табурет.
сколько раз тебе говорят! Сколько раз!
Сколько лет тебе, сколько лет?
И опять пластинка - щелчок, повтор,
повтор и опять щелчок.
Лоза цепляется за забор.
Мать собирает кудри в пучок.
Пластинка крутится до сих пор.
Летит золотой жучок.
(2009)
Удушающий аромат
цветущих столетних лип.
лилово-малиново-алый закат.
Крик матери. Детский всхлип.
Черный с желтым китайский халат.
Отчим - тот еще тип.
Бронзовка летит на газон
забирается вглубь цветка.
Начинается долгий дачный сезон.
Странно, что жизнь коротка.
Странно, она проходит как сон,
как мелькание мотылька.
Говорящий столб. Сообщение ТАСС.
В кастрюльке суп разогрет.
Рукомойник. Эмалированный таз
поставленный на табурет.
сколько раз тебе говорят! Сколько раз!
Сколько лет тебе, сколько лет?
И опять пластинка - щелчок, повтор,
повтор и опять щелчок.
Лоза цепляется за забор.
Мать собирает кудри в пучок.
Пластинка крутится до сих пор.
Летит золотой жучок.
(2009)
Просмотрено цензурой
Nov. 25th, 2012 10:18 amНесколько слов о цензуре-редактуре тех лет. Ничего по-настоящему достойного цензуры и идеологического редактирования в издательства и редакции в те годы не носили. Прислать в доперестроечный журнал перестроечную статью значило добровольно рискнуть своей свободой. Опять же, в отделении судебно-психиатрической экспертизы, куда меня допускали до поры, своими глазами видел письма на официальном бланке журнала “Знание — сила”: начальнику управления КГБ по городу Москве. При сем препровождаем вам статью М., в которой автор излагает сомнительные, на наш взгляд, теории этногенеза. Зам. редактора Имярек. Вот так господа: сомнительная теория — в кутузку его! Разберитесь. И действительно “разбирались”...
(Из протокола:
— Ваш друг, находясь в заключении, разрабатывает некие математические доказательства существования Бога. Как вы к этому относитесь?
— Я не математик. Думаю, что существование Бога в доказательствах не нуждается. Все, что я знаю о доказательствах существования Бога, я почерпнул из “Мастера и Маргариты”.
— А вот я не читал этот роман. Все работа, знаете ли... Кстати, а вы какое издание читали? Наше или то, мюнхенское, где пропущенные места выделены курсивом, а?)
Да, вспоминаю я то мюнхенское издание. По нему можно было изучать принципы работы советской цензуры. Из романа были изъяты две большие главы — сон Никанора Ивановича (сдавайте валюту!), а также сцена в торгсине (опять-таки валюта). Тщательно вымарывались фразы о том, как людей уводили под звуки свистков. Но одна правка поистине символична. “Невидима! Невидима!” — кричала Маргарита, вылетая из сада около своего дома в выправленном варианте романа. “Невидима! — кричала она в “неотредактированном” варианте. — Невидима и свободна!” Слова этого — “свободна” — оставлять было нельзя никак...
А вот вам стихотворение, стоившее автору, Давиду Найдису, полутора лет свободы:
У каждого человека своя звезда,
у кого — поярче, у кого — не очень.
Глазами ее отыскав в небесах,
человек достать ее страстно хочет.
И он бежит на свою звезду,
ногами земли едва касаясь.
А я свою ношу на горбу,
как торбу — желтую, шестиугольную —
и маюсь.
Вот строки из приговора: “В августе 1966 года Найдис в городе Одессе написал стихотворение “Другу” и стихотворение, начинающееся словами: “У каждого человека своя звезда”. Оба этих стихотворения содержат в себе клеветнические измышления, порочащие советскую действительность”. А уж такая непорочная была, — не только тронуть, но и взглянуть не смей!
По собственному небогатому опыту тех лет могу судить: занималась редактура поиском каламбуров, двусмысленных словосочетаний, подтекста и намеков. Две строчки из стихотворения о детстве: “Мир был так удивителен и нов. В нем было много кошек и жуков”. Последняя строчка изъята, ибо каждому известно, что “жуки” — это спекулянты, а “кошки” — проститутки. Для нашего мира явления нехарактерные. А тут они не просто есть — их много... В стихотворении об одесском дворике: “Между врытыми в землю столбами две веревки для сушки белья. Развевается платье над нами государственным флагом жилья”. Каждому понятно, что уж здесь упоминание о государственном флаге совершенно неуместно. Стихи о Пушкине: “В его руке гусиное перо, белейшее перо в крылах России”. Эко, братец, загнул! Этак получается, что у тебя Россия — гусыня...
Огромное внимание цензора привлекала символика цветов. Особенно раздражало сочетание голубого и желтого. И как назло — вокруг столько соблазнов! Желтый пляж и голубое море. Желтое поле и голубое небо. Наконец, мотылек, садящийся на одуванчик. И в бабочке усмотрели буржуазный национализм! А уж когда в банальнейшем милицейском очерке появилась фраза “незабаром пЁд’їхала жовто-блакитна машина”, автору пришлось объясняться официально... Странно, что не отдали приказ перекрасить милицейские автомашины.
А вот история, граничащая с легендой. Наши архитекторы всегда были озабочены тем, как город смотрится с моря: Одесса должна понравиться подплывающим к ней интуристам (а при случае — интервентам). Для улучшения облика Одессы на Комсомольском бульваре были воздвигнуты три бетонные коробки (новая архитектурная доминанта). Все довольны. И тут на стол “главного” ложится донос: три дома символизируют буржуазный украинский трезубец. Ой, испугу! Чуть было не пристроили четвертый дом. Но потом опомнились и водрузили на крыши огромные буквы. Теперь дома были увенчаны дорогими сердцу словами: “Ленин”, “Народ”, “Партия”. “Пойду вступлю в партию”, — говорил мой друг. У него девушка жила в соответствующем доме.
(Из протокола:
— Ваш друг, находясь в заключении, разрабатывает некие математические доказательства существования Бога. Как вы к этому относитесь?
— Я не математик. Думаю, что существование Бога в доказательствах не нуждается. Все, что я знаю о доказательствах существования Бога, я почерпнул из “Мастера и Маргариты”.
— А вот я не читал этот роман. Все работа, знаете ли... Кстати, а вы какое издание читали? Наше или то, мюнхенское, где пропущенные места выделены курсивом, а?)
Да, вспоминаю я то мюнхенское издание. По нему можно было изучать принципы работы советской цензуры. Из романа были изъяты две большие главы — сон Никанора Ивановича (сдавайте валюту!), а также сцена в торгсине (опять-таки валюта). Тщательно вымарывались фразы о том, как людей уводили под звуки свистков. Но одна правка поистине символична. “Невидима! Невидима!” — кричала Маргарита, вылетая из сада около своего дома в выправленном варианте романа. “Невидима! — кричала она в “неотредактированном” варианте. — Невидима и свободна!” Слова этого — “свободна” — оставлять было нельзя никак...
А вот вам стихотворение, стоившее автору, Давиду Найдису, полутора лет свободы:
У каждого человека своя звезда,
у кого — поярче, у кого — не очень.
Глазами ее отыскав в небесах,
человек достать ее страстно хочет.
И он бежит на свою звезду,
ногами земли едва касаясь.
А я свою ношу на горбу,
как торбу — желтую, шестиугольную —
и маюсь.
Вот строки из приговора: “В августе 1966 года Найдис в городе Одессе написал стихотворение “Другу” и стихотворение, начинающееся словами: “У каждого человека своя звезда”. Оба этих стихотворения содержат в себе клеветнические измышления, порочащие советскую действительность”. А уж такая непорочная была, — не только тронуть, но и взглянуть не смей!
По собственному небогатому опыту тех лет могу судить: занималась редактура поиском каламбуров, двусмысленных словосочетаний, подтекста и намеков. Две строчки из стихотворения о детстве: “Мир был так удивителен и нов. В нем было много кошек и жуков”. Последняя строчка изъята, ибо каждому известно, что “жуки” — это спекулянты, а “кошки” — проститутки. Для нашего мира явления нехарактерные. А тут они не просто есть — их много... В стихотворении об одесском дворике: “Между врытыми в землю столбами две веревки для сушки белья. Развевается платье над нами государственным флагом жилья”. Каждому понятно, что уж здесь упоминание о государственном флаге совершенно неуместно. Стихи о Пушкине: “В его руке гусиное перо, белейшее перо в крылах России”. Эко, братец, загнул! Этак получается, что у тебя Россия — гусыня...
Огромное внимание цензора привлекала символика цветов. Особенно раздражало сочетание голубого и желтого. И как назло — вокруг столько соблазнов! Желтый пляж и голубое море. Желтое поле и голубое небо. Наконец, мотылек, садящийся на одуванчик. И в бабочке усмотрели буржуазный национализм! А уж когда в банальнейшем милицейском очерке появилась фраза “незабаром пЁд’їхала жовто-блакитна машина”, автору пришлось объясняться официально... Странно, что не отдали приказ перекрасить милицейские автомашины.
А вот история, граничащая с легендой. Наши архитекторы всегда были озабочены тем, как город смотрится с моря: Одесса должна понравиться подплывающим к ней интуристам (а при случае — интервентам). Для улучшения облика Одессы на Комсомольском бульваре были воздвигнуты три бетонные коробки (новая архитектурная доминанта). Все довольны. И тут на стол “главного” ложится донос: три дома символизируют буржуазный украинский трезубец. Ой, испугу! Чуть было не пристроили четвертый дом. Но потом опомнились и водрузили на крыши огромные буквы. Теперь дома были увенчаны дорогими сердцу словами: “Ленин”, “Народ”, “Партия”. “Пойду вступлю в партию”, — говорил мой друг. У него девушка жила в соответствующем доме.
