verses

***
перепиши историю сверху вниз и справа налево
в кровь раздирая пергамент расщепленным пером
чтобы повеситься выбрал Иуда райское древо
танки взрыхляют заброшенный городской ипподром

одно и то же лицо маршал Жуков и царь Атилла
одна и та же страна Урарту и Гондурас
все равно когда падут на землю светила
ты упадешь на продавленный старорежимный матрас

и такие сны приснятся еще страшней чем стыднее
в чем мать родила стучишься в железную дверь
и выйдет навстречу Иуда с петлей на шее
и за ним вприпрыжку трехглавый зубастый зверь

И все навалено грудой события и размышленья
воспоминанья или мечты поди разбери
неизменно только одно -распорядок истленья
не пройти мимо Иуды стоящего у двери

Поэзия: свобода и принуждение

*
В столкновении внешнего принуждения и внутреннего не может быть окончательной победы, к  этой борьбе (как и ко всякой) применимы строки из пушкинского  "Клеветникам России":  "не раз клонилась под грозою то их, то наша сторона". Но при всех теоретических разногласиях, совершенно понятно, что сердце поэта - на стороне свободы. Это - "наша сторона". Внешнее, государственное, идеологическое (в том числе и - религиозное) принуждение - "их сторона".
В жизни каждого поэта бывают периоды, когда "наша сторона" склоняется под грозою, и лучшие из лучших начинают неумело прославлять тиранию. Читая вымученные, вынужденные, выдавленные просталинские стихи Ахматовой и Мандельштама, не можешь отделаться от впечатления, что в моменты написания этих текстов Муза отвернулась от них.

*
Нет, они сами попросили ее отвернуться. Так, взрослеющий мальчик просит маму отвернуться, когда переодевается.

*
"Прошелестит спелой грозой - Ленин" (О.Мандельштам). Вот гроза, под которой "наша сторона" не только клонилась, но и кланялась.. Отметим - иногда поэт совершенно искренне ХОЧЕТ пойти на уступки, оставив свободу в приемной начальства. Но внутреннее принуждение не позволяет ему сделать это так, чтобы начальство получило удовольствие и не выставило его за дверь.
Мечта стать "лисой в чалме с тысячью двустиший на уме" (А.Тарковский) для настоящего поэта возможна. Но - неосуществима.

*
Владимир Высокосов писал когда-то: "Когда читаешь у Осипа Мандельштама: “…Прошелестит спелой грозой Ленин, и на земле, что избежит тленья, будет будить разум и жизнь Сталин”, или у Ахматовой: “…Мы пришли сказать: где Сталин — там свобода, мир и величие земли”, не стыдно ни за Мандельштама, ни за Ахматову. Напротив, больно и горько, и чувствуешь бесконечную нежность к этим великим и наивным людям — великим во всем, даже в унижении, — пытающимся выручить из беды себя, своих любимых при помощи этой нарочитой чепухи, не умеющей никого обмануть".

(no subject)

***

Лучший способ захвата земли - это разлечься в ней,
превратиться в нее, звать легко и просто - своей,
как писала Ахматова. Это - захват изнутри,
он надежнее и окончательней, что там ни говори.

Лучший способ присвоить чужую звезду, это спеть ей: гори,
гори моя звездочка и над могилой, умру ли я...
Лучший способ достичь бессмертия - всюду развесить календари,
а листочков не отрывать, покуда стоит у руля
одинокая партия - кормчий и рулевой,
или апостол Петр, распятый вниз головой.

В общем, есть много рецептов вечности, больше чем блюд
в кулинарной книге конца голодных сороковых.
Самолет летит в облаках. По пустыне идет верблюд.
Не хлебом жив человек а словом - без заковык,
без подвоха, без подлости, без конфликтов языковых.,

Но и хлеб сгодится при случае - каравай. каравай,
вот такой вышины-ужины, шире нашей страны,
полнее полной бутылки - открывай, разливай,
Жаль, что китайцы желты, а африканцы - черны.

Потому что у нас зимой все белым-бело.
Буря мглою кроет, снежинки летят на стекло,

Дуб стоит одиноко. бедняжка, как рекрут стоит на посту.
Смены нет ему и видать его за версту.

2012 июнь

Поэзия: свобода и принуждение

*
Идея творчества, как внутреннего принуждения ясно выражена в строчках Бориса Пастернака - "Когда строку диктует чувство, оно на сцену шлет раба". Рабство - всегда остается рабством, даже если это слепое подчинение чувству, страсти.

Эта же идея  выражена в афоризме "Наши мысли - слуги наших страстей", а также в строках И. Крылова: "Тогда лишь стали люди жить, как начал ум страстям служить. Не только наши мысли, но и наши строки - слуги наших страстей. Поэты прекрасно ощущают, что стихосложение сродни пению птиц - любовный инстинкт движет нами. Не только он, но преимущественно - он.

"Не высоко я ставлю силу эту: и зяблики поют" (Арсений Тарковский). О том же - пение золотых птиц в стихотворение Йейтса - "Плавание в Византию".  "И море и Гомер - все движется любовью" - эта строка Мандельштама подведет здесь черту.

Не приходится удивляться тому, что Эрос поэзии противостоит Танатосу государственной машины.  В долговременной перспективе - победа за Эросом. Но "здесь и теперь" Танатос берет свое.