verses

***

Клещи и крючья. Сковородки, котлы.
Поджаренные грехи. Кулинарная книга ада.
Дым без огня. Огонь без золы.
И где там весенний вечер, его прохлада,
где журавли со своим "курлы",
где лоза вдоль фасада, где львы городского сада,
где бобинный магнитофон, в котором жили битлы?

Жили и пели, ступени в доме скрипели,
а вкус карамели в детском слюнявом рту,
в общем жили все как умели
не преступая черту,
у обкома стояли высокие голубоватые ели.
Белые корабли швартовались в порту.

Корабли швартовались и гудели на весь бульвар.
А то, что альбомы Босха не поступали в продажу,
что вечная тьма представлялась космическому экипажу
бесконечным пространством, полученным в дар,
и каждому по труду, и пенсия всем по стажу,
и место в аду за донос, за ложь и за кражу,
сатана в нарядном переднике, что твой кашевар.
Камнем вход привалили и поставили стражу.
И наложили печать. И ушли на базар.

Базар назывался "Привоз". Мимо трамвай гремел.
Гипсовый Ленин белел как гимназический мел,
белел, как умел, салютовал зоопарку
на месте кладбища. и, не имея дел,
глядел на новый аттракцион через арку
из китовой челюсти, поставленной на попа
под которой в ад проходила разряженная толпа.
и осуждению радовалась, как дорогому подарку.

***
Друг поставил двадцатилетней студентке "отлично"
за то, что она не знала, кто такие Ленин и Сталин.
Если узнал бы об этом Владимир Ильич! Но
он ничего не узнает, потому-то и спит беспечален.

А товарищ историк не рад собственной шутке:
забытое - возвращается, говорил ему папа невролог.
К тому же - тахикардия, какая-то тяжесть в желудке,
История вечна, а путь человека недолог.

Тем более в эти дни, когда все провалилось в забвенье -
Там Геракл, там Медея и изменщик Ясон там,
там бедный Йорик и бедный Фауст, останавливающий мгновенье,
но мгновенье не остановилось, а скрылось за горизонтом.

***

снится что-то вроде спящих горных вершин
золотого облачка на твердой груди утеса
солдатик стоит проглотивший общий аршин
идет майор с гладким местом на лице вместо носа

то есть снится какой-то школьный урок
литература в салате из мелких фрагментов что ли
в пустыне мрачной влачится выпотрошенный пророк
вместо сердца уголь пылает но пророк не чувствует боли

то есть снится жизнь в зарослях текстов и стихотворных строк
идешь продираясь и спотыкаясь о слово что напрочь забыто
идешь как будто по кругу и отбываешь срок
пророк мой сурок гвоздями в память забито

книжный червь на кресте метафоры безнадежно распят
слышен шелест крови и мыслей угрюмый ропот

старикам только это и снится даже когда не спят
сквозь полупрозрачный мутный литературный опыт