***
в сумке пачка больничных карточек, фонендоскоп и халат,
в который въелся запах больничных палат,
его не вытравить ни стиркою, ни забвеньем,
листик в клеточку со списком необходимых трат,
да, и еще -- черный, как гроб аппарат
для измеренья давления у тех, кто страдает давленьем.
И вот я пишу по прописям, а почерк мой --никуда,
или читаю, но зрению не принося вреда,
сижу за партой так, чтобы не было школьного сколиоза,
но позвоночник искривлен, он так и остался кривым,
а зрение - что вам сказать - не могу похвастаться им,
но за столом, как за партой -- все та же детская поза.
Ты следила за тем, чтобы я был сыт и одет,
напоминала, с какой стороны должен падать на книгу свет,
говорила, чтоб я не забивал себе голову разным вздором,
мыла посуду - тонкой струйкой текла вода.
И вот, я - такой же маленький, как тогда,
играю гаммы под строгим твоим надзором.
в сумке пачка больничных карточек, фонендоскоп и халат,
в который въелся запах больничных палат,
его не вытравить ни стиркою, ни забвеньем,
листик в клеточку со списком необходимых трат,
да, и еще -- черный, как гроб аппарат
для измеренья давления у тех, кто страдает давленьем.
И вот я пишу по прописям, а почерк мой --никуда,
или читаю, но зрению не принося вреда,
сижу за партой так, чтобы не было школьного сколиоза,
но позвоночник искривлен, он так и остался кривым,
а зрение - что вам сказать - не могу похвастаться им,
но за столом, как за партой -- все та же детская поза.
Ты следила за тем, чтобы я был сыт и одет,
напоминала, с какой стороны должен падать на книгу свет,
говорила, чтоб я не забивал себе голову разным вздором,
мыла посуду - тонкой струйкой текла вода.
И вот, я - такой же маленький, как тогда,
играю гаммы под строгим твоим надзором.