verses

**
я родился пять лет спустя после второй мировой,
не рисковал ни солдатской, бритой, ни лохматой, седой головой
не хлебал баланду из вражеской каски, как из котелка,
не служил ни в каком полку и не был сыном полка.
я был слишком стар для Афгана, тем более - для Чечни,
а сладко, наверно, стрелять - ты только начни.
я не сидел в окопе, ни, тем более, в блиндаже,
не жил годами в казарме и, конечно, не буду уже.
Бог хранил меня на путях, и воспитанный солдафон
не пытал меня, но старательно прослушивал мой телефон.
мы мирные люди любители советских книг о войне.
мы любим военные повести и военные фильмы вдвойне.
и, посещая Берлин и оглядывая рейхстаг
мы невольно видим разбитый купол и красный советский флаг.
мы мирные люди, мы дети военных детей,
для бронепоезда нашего нет запасных путей.
нет у нас бронепоезда, зато есть бронежилет.
мы любим военные марши и песни военных лет.

стихи о русской прозе

в девятнадцатый век в петербург на перекладных
трясешься любуешься скудостью
сельских пейзажей родных
царство заезжих немцев уехали господа
заросли осокою реки в прудах загнила вода
холопы без барина сироты на конюшне пороть
некого некому полосовать повинную плоть
нищие избы толпятся у церквушки но знают тут
Бог не подаст а люди тем более не подадут
одинокий дуб стоит среди поля дурак дураком
заброшенная усадьба сиротеет особняком
в двух смыслах она особняк она в стороне в саду
прячется а когда-то стояла у всех на виду
в девятнадцатый век на перекладных в иные века
до петербурга рукой подать жаль рука коротка

verses

Ода высокоторжественная в честь дня рождения Бахыт Кенжеев (Bakhyt Kenjeev)

1

Вот белоснежная вершина.
На ней стиральная машина.
В ней очищает русский стих,
чью глубину я не постиг,
очаровательный мужчина -
с восточной мудростью в глазах.
Ликуйте, музы! Се - казах.
А у разбитого корыта
сидят соперники Бахыта -
и юноши, и старики,
а в том корыте - ни строки,
ни образа - лишь зависть злая
порочит сына Шкурулая.

2.

Все так. Без зависти и страха
семит не смотрит на казаха.
Сиди, еврей, деньгу считай.
Казах восходит на Синай.
Он - сын небес, мы - дети праха.
Он радостен, мы - дети плача.
И я, обрез в кармане пряча,
иду, печальный, на базар,
одесский бледен мой загар.
С казахом рядом полукровки
ползут, как божии коровки.
В стихах их ужас и распад,
унылый лад, кромешный ад,
а рифмы - грубы и неловки.

3.

И я, бандеровец прилежный,
был бледный пленник страсти нежной,
и где ты, память юных дней,
когда отрадою моей
была прекрасная казашка.
В руке моей цвела ромашка -
не любит, любит... Лепестки
летели прочь с моей руки.
Так, Джамиля! Иная ныне
у нас судьба. И как в пустыне
пророк библейский, так Бахыт
одним лишь русским словом сыт,
вновь привлекает наши взоры,
как злостных альпинистов - горы.

4.

Печальна участь графомана.
Блуждает он среди тумана.
Ему не в радость летний зной.
О Муза! Посиди со мной -
взывает громко он - но муза,
страшится этого союза,
но сладок ей союз иной.
Нет! Не советский, но высокий!
С казахом ветреным вдвоем
ты коротаешь день за днем,
он сын Востока хитроокий,
ему мы славу воспоем.
Он - словно парус одинокий
в тумане моря голубом.
И я пишу ему в альбом
сии возвышенные строки.

verses

***
обида к обиде как деньги к деньгам
на радость нашим врагам
оскорбуха в два уха а надо чтоб в лоб
по полной программе отгреб
что в лоб что по лбу подставь щеку
визжи подобно щенку
пнули раз ногой пнут и в другой
где народ там и изгой
выгнали раз погонят опять
почему тебе не понять
ибо в сем христианнейшем из миров
для Христа не найдется кров
где обида в копилке звенит в голове
там зазвенят и две

***
Идут Илья с Елисеем, не выбирая путей,
все равно - далеко идут или издалека.
Хорошо, что медведи задрали плохих детей,
которые посмеялись над лысиной старика.

Хорошо, что жрецы Ваала лежат - один к одному,
зарезанные, как овцы острым прямым ножом.
Потому что Бог - не Ваал, и неугодно Ему,
чтобы с Ним говорили на языке чужом.

Хорошо пророку - он дотянул до седин,
он боролся с язычниками, покуда хватало сил,
и даже когда он жил в пустыне один,
черный ворон в клюве ему еду приносил.

Потому что плохо, если оголодает пророк,
если невмочь ему есть сушеную саранчу,
он в своих словах и делах становится слишком жесток,
он думает - Бог сделает так, как я захочу.

Облака разгораются пламенем. В колесницу восходит Илья.
Колесница возносится в небо. Елисей падает ниц.
Небеса просторны - в них хватит мест для жилья,
для пророков и лошадей, для огненных колесниц