verses

***

раз-два выйди вон
почитай газету
или вставь в магнитофон
новую кассету
в парке черный грифон
радуется лету

раз-два на окне
цветочки в горшочке
хорошо жить в стране
что дошла до точки
счастье грезится мне
три сережки в мочке

раз-два каблуки
стучат по брусчатке
три-четыре малюки
на седой лошадке
слишком ночи коротки
а так все в порядке

воронцовский дворец
рядом колоннада
черный в крапинку скворец
стакан лимонада
скоро сказке конец
разве ты не рада

verses

***

раз-два выйди вон
почитай газету
или вставь в магнитофон
новую кассету
в парке черный грифон
радуется лету

раз-два на окне
цветочки в горшочке
хорошо жить в стране
что дошла до точки
счастье грезится мне
три сережки в мочке

раз-два каблуки
стучат по брусчатке
три-четыре малюки
на седой лошадке
слишком ночи коротки
а так все в порядке

воронцовский дворец
рядом колоннада
черный в крапинку скворец
стакан лимонада
скоро сказке конец
разве ты не рада

пенсия

кто не работает
тот не ест
заслуженный отдых
лечебное голодание

пенсия

кто не работает
тот не ест
заслуженный отдых
лечебное голодание

Перевод из Сергея Жадана

***

Фабрики в дождь под печальною пеленою,
дождь над мостами прекращается, пролетая.
Тебе самой решать - признаться, сказаться больною,
или пусть себе дальше живут, ничего не зная.

Да ты и сама вернешься когда пожелаешь,
стоит только забыть запреты-законы.
Сидишь себе, воспоминания перегоняешь,
как перегоняют пустые вагоны.

и каждая размокшая рама оконная,
будто убежище, что опустело.
И дым покидает трубу каминную,
словно душа покидает мертвое тело.

Смотришь будто прощаясь - медленны взоры -
словно и впрямь последние дни наступили,
на станки железные, на черные коридоры,
словно знаешь ответы, а тебя ни о чем не спросили.

Перевод из Сергея Жадана

***

Фабрики в дождь под печальною пеленою,
дождь над мостами прекращается, пролетая.
Тебе самой решать - признаться, сказаться больною,
или пусть себе дальше живут, ничего не зная.

Да ты и сама вернешься когда пожелаешь,
стоит только забыть запреты-законы.
Сидишь себе, воспоминания перегоняешь,
как перегоняют пустые вагоны.

и каждая размокшая рама оконная,
будто убежище, что опустело.
И дым покидает трубу каминную,
словно душа покидает мертвое тело.

Смотришь будто прощаясь - медленны взоры -
словно и впрямь последние дни наступили,
на станки железные, на черные коридоры,
словно знаешь ответы, а тебя ни о чем не спросили.

Перевод из Сергея Жадана

***

Самая маленькая девочка в Чайна-тауне,
старые баптисты в холодных церквях Манхеттена,
даже не представляют, какие звезды
падают в наши камины
и какие изумрудные стрелы чеснока
растут на наших футбольных полях.

Ибо вот - океан без конца и без края,
заливает берег, на котором стоят китайские рестораны,
и тысячи кашалотов скрываются в нем
за песком и молом,
отделяющим меня от страны,
которую я любил.

Ибо вот - черные древья в холодных снегах,
как африканки на простынях белоснежных,
и на каждом дереве сидят птицы,
крикливые птицы эмиграции,
певчие птицы изгнания.

Ибо вот - я
каждую ночь
во сне
нагружаю свой пароход звездами и пшеницей,
наполняю трюмы ромом и цикутой,
прогреваю старые машины,
как топят кафельные печи.

Уже совсем скоро Господь позовет нас всех,
повернет океанские течения, погонит нас во тьму.

Рыдай обо мне тогда,
сладкая морская капуста Америки,
как умеешь лишь ты одна,
как умеешь лишь ты одна.

Перевод из Сергея Жадана

***

Самая маленькая девочка в Чайна-тауне,
старые баптисты в холодных церквях Манхеттена,
даже не представляют, какие звезды
падают в наши камины
и какие изумрудные стрелы чеснока
растут на наших футбольных полях.

Ибо вот - океан без конца и без края,
заливает берег, на котором стоят китайские рестораны,
и тысячи кашалотов скрываются в нем
за песком и молом,
отделяющим меня от страны,
которую я любил.

Ибо вот - черные древья в холодных снегах,
как африканки на простынях белоснежных,
и на каждом дереве сидят птицы,
крикливые птицы эмиграции,
певчие птицы изгнания.

Ибо вот - я
каждую ночь
во сне
нагружаю свой пароход звездами и пшеницей,
наполняю трюмы ромом и цикутой,
прогреваю старые машины,
как топят кафельные печи.

Уже совсем скоро Господь позовет нас всех,
повернет океанские течения, погонит нас во тьму.

Рыдай обо мне тогда,
сладкая морская капуста Америки,
как умеешь лишь ты одна,
как умеешь лишь ты одна.

Перевод из Сергея Жадана

***

Стояли невыносимо жаркие дни.
За тополями пряталось солнце в поле.
В доме напротив была аптека, где покупали они
бинты и таблетки от боли.

Лежали раскаленные кварталы,
как рассыпанные монеты.
В помещении, которое они снимали,
ночью нагревались все предметы.

Нагревались отмычки и финки,
одежда с запахом никотина,
нагревались грошовые зажигалки-бензинки,
в которых давно уже нет бензина.

Веки ее темнели и тяжелели.
Удлиняли тень за окном березы.
Нагревались пули в его теле.
На ее запястьях нагревались порезы.

Нагревался воздух, когда она касалась его рукою.
Воздух прозрачно-черный стоял во взоре.
Было тихо все до рассвета. И была тишина такою,
что было слышно, как им снится море.

Перевод из Сергея Жадана

***

Стояли невыносимо жаркие дни.
За тополями пряталось солнце в поле.
В доме напротив была аптека, где покупали они
бинты и таблетки от боли.

Лежали раскаленные кварталы,
как рассыпанные монеты.
В помещении, которое они снимали,
ночью нагревались все предметы.

Нагревались отмычки и финки,
одежда с запахом никотина,
нагревались грошовые зажигалки-бензинки,
в которых давно уже нет бензина.

Веки ее темнели и тяжелели.
Удлиняли тень за окном березы.
Нагревались пули в его теле.
На ее запястьях нагревались порезы.

Нагревался воздух, когда она касалась его рукою.
Воздух прозрачно-черный стоял во взоре.
Было тихо все до рассвета. И была тишина такою,
что было слышно, как им снится море.