Mar. 22nd, 2011
***
Баптистерий. Сооружение для обряда крещения.
Люди приходили сюда
для второго рождения, вечного очищения,
и, конечно, прощения,
но мозаика изображает день гнева и час Суда.
Судия, разведя руки и развернув ладони
торжественно восседает,
являя миру отверстия от гвоздей.
Что до грешников, то каждый, как умеет, так и страдает,
а умеет неплохо, не хуже других людей.
Когтистая черная лапа на чье-то лицо наступила,
раздирая мякоть словоблудливого рта.
Ангелы однообразны. А вот нечистая сила
дает простор для фантазии. Огненная черта
разделяет агнцев и козлищ. Авраам, Исаак и Иаков
облеплены, как личинками, душами тех,
кто в телячьих вагонах, в зловонном мраке бараков
забыл навсегда, что такое жизнь, что такое грех.
А ведь были люди как люди - по субботам уборка,
любимая книжка "Так закалялась сталь".
И дети потом встали на ноги - в углу румынская горка,
пианино, немецкая кукла, чешский хрусталь.
И за этот уют нищеты демоны их терзают
там, где нет ни планов на будущее, ни надежд.
А спасенные души со старца на старца переползают,
а старцы морщатся,
но не стряхивают спасенных с белых одежд.


Баптистерий. Сооружение для обряда крещения.
Люди приходили сюда
для второго рождения, вечного очищения,
и, конечно, прощения,
но мозаика изображает день гнева и час Суда.
Судия, разведя руки и развернув ладони
торжественно восседает,
являя миру отверстия от гвоздей.
Что до грешников, то каждый, как умеет, так и страдает,
а умеет неплохо, не хуже других людей.
Когтистая черная лапа на чье-то лицо наступила,
раздирая мякоть словоблудливого рта.
Ангелы однообразны. А вот нечистая сила
дает простор для фантазии. Огненная черта
разделяет агнцев и козлищ. Авраам, Исаак и Иаков
облеплены, как личинками, душами тех,
кто в телячьих вагонах, в зловонном мраке бараков
забыл навсегда, что такое жизнь, что такое грех.
А ведь были люди как люди - по субботам уборка,
любимая книжка "Так закалялась сталь".
И дети потом встали на ноги - в углу румынская горка,
пианино, немецкая кукла, чешский хрусталь.
И за этот уют нищеты демоны их терзают
там, где нет ни планов на будущее, ни надежд.
А спасенные души со старца на старца переползают,
а старцы морщатся,
но не стряхивают спасенных с белых одежд.

***
Баптистерий. Сооружение для обряда крещения.
Люди приходили сюда
для второго рождения, вечного очищения,
и, конечно, прощения,
но мозаика изображает день гнева и час Суда.
Судия, разведя руки и развернув ладони
торжественно восседает,
являя миру отверстия от гвоздей.
Что до грешников, то каждый, как умеет, так и страдает,
а умеет неплохо, не хуже других людей.
Когтистая черная лапа на чье-то лицо наступила,
раздирая мякоть словоблудливого рта.
Ангелы однообразны. А вот нечистая сила
дает простор для фантазии. Огненная черта
разделяет агнцев и козлищ. Авраам, Исаак и Иаков
облеплены, как личинками, душами тех,
кто в телячьих вагонах, в зловонном мраке бараков
забыл навсегда, что такое жизнь, что такое грех.
А ведь были люди как люди - по субботам уборка,
любимая книжка "Так закалялась сталь".
И дети потом встали на ноги - в углу румынская горка,
пианино, немецкая кукла, чешский хрусталь.
И за этот уют нищеты демоны их терзают
там, где нет ни планов на будущее, ни надежд.
А спасенные души со старца на старца переползают,
а старцы морщатся,
но не стряхивают спасенных с белых одежд.


Баптистерий. Сооружение для обряда крещения.
Люди приходили сюда
для второго рождения, вечного очищения,
и, конечно, прощения,
но мозаика изображает день гнева и час Суда.
Судия, разведя руки и развернув ладони
торжественно восседает,
являя миру отверстия от гвоздей.
Что до грешников, то каждый, как умеет, так и страдает,
а умеет неплохо, не хуже других людей.
Когтистая черная лапа на чье-то лицо наступила,
раздирая мякоть словоблудливого рта.
Ангелы однообразны. А вот нечистая сила
дает простор для фантазии. Огненная черта
разделяет агнцев и козлищ. Авраам, Исаак и Иаков
облеплены, как личинками, душами тех,
кто в телячьих вагонах, в зловонном мраке бараков
забыл навсегда, что такое жизнь, что такое грех.
А ведь были люди как люди - по субботам уборка,
любимая книжка "Так закалялась сталь".
И дети потом встали на ноги - в углу румынская горка,
пианино, немецкая кукла, чешский хрусталь.
И за этот уют нищеты демоны их терзают
там, где нет ни планов на будущее, ни надежд.
А спасенные души со старца на старца переползают,
а старцы морщатся,
но не стряхивают спасенных с белых одежд.

***
Учитель сказал:
из двух скорбящих
один сделан из дерева,
а второй из льда.
*
Первый - гибок и тепл,
второй - хладен и тверд.
*
Но, истекая слезами, первый
становится сухим и твердым,
второй - истаевает.
*
Тот, по кому скорбят,
не замечает этих изменений.
Он занят своим отсутствием в мире.
Этого занятия обычно хватает надолго.

Учитель сказал:
из двух скорбящих
один сделан из дерева,
а второй из льда.
*
Первый - гибок и тепл,
второй - хладен и тверд.
*
Но, истекая слезами, первый
становится сухим и твердым,
второй - истаевает.
*
Тот, по кому скорбят,
не замечает этих изменений.
Он занят своим отсутствием в мире.
Этого занятия обычно хватает надолго.

***
Учитель сказал:
из двух скорбящих
один сделан из дерева,
а второй из льда.
*
Первый - гибок и тепл,
второй - хладен и тверд.
*
Но, истекая слезами, первый
становится сухим и твердым,
второй - истаевает.
*
Тот, по кому скорбят,
не замечает этих изменений.
Он занят своим отсутствием в мире.
Этого занятия обычно хватает надолго.

Учитель сказал:
из двух скорбящих
один сделан из дерева,
а второй из льда.
*
Первый - гибок и тепл,
второй - хладен и тверд.
*
Но, истекая слезами, первый
становится сухим и твердым,
второй - истаевает.
*
Тот, по кому скорбят,
не замечает этих изменений.
Он занят своим отсутствием в мире.
Этого занятия обычно хватает надолго.
