Лекция по истории философии

1.

Стоит тюрьма. В тюрьме сидит Сократ.
Из тьмы лампадой светит лоб Сократов.
Философ ждет, когда придет Скуратов
и принесет прекрасный препарат:
прими и жди спокойно результатов.
Сперва немеют стопы. Постепенно
хлад подымается, как над волнами пена,
а смысл сокрыт. хоть повторен стократ.

2.

Смерть к сердцу проползает по ногам.
Конечно жалко, что из чаши с ядом
не сделать возлияния богам.
Под их холодным неусыпным взглядом,
смолкает речь, стихают смех и гам,
сбиваясь, пересекается биенье
сердечной мышцы и бесплотной тенью
ты отплываешь к вечным берегам.

3.
Сократ для уха русского лишь звук.
Напоминает сокращенье штатов,
поскольку тут у нас своих Сократов
полно, все отбиваются от рук
в Совете заседающих приматов,
покрытых шерстью всюду, лишь пониже
спины два красных круга. В темной нише
гремит костями главный политрук.

4.

"Цикута"- скажешь, слышится "ЦК",
"цитата", "церковь", "муха -цокотуха",
для нашего испорченного слуха
ЦК или подпольные цеха -
едино все. Земля не мягче пуха.
Не краше лиц сияющие лики.
Во тьме пещеры видишь только блики
и слышишь ритмы русского стиха.

5.

В сердцах железо, золото и медь.
Философы, ремесленники, стражи,
Должно быть, есть и воры. Ибо кражи
случаются. Но прекратятся впредь.
Летят в беззвездный Космос экипажи
в пустых чудесных капсулах. Наука
научит нас к богам входить без стука.
Тут важно - сметь. И нечего - уметь.

6.
Итак, окончен бал. Свершился суд.
И рад бежать, да некуда. Ужасно,
как говорил мой тезка. Дело ясно:
мне тоже скоро чашу принесут,
и даже каплю не прольешь напрасно.
Почтит богов благочестивый муж, но
тут растирают ровно-сколько-нужно,
чтобы наполнить - и разбить - сосуд.

Записки психиатра

*
Однажды, во время краткой стажировки в Чикаго, моя "патронесса", монахиня-францисканка, она же и профессор психологии, привела меня в украинскую православную церквушку, где я познакомился с о. Борисом, а также неким Джорджем, перешедшим в Православие из англиканской (епископальной) церкви. Началась вечерня. Но кроме нас троих никого не было в небольшом храме. Позднее о. Борис пояснил мне, что по субботам на всенощной почти никого не бывает. Приходят только на литургию в воскресенье. Двунадесятые Праздники - только если попадают на воскресные дни. Рождество и Пасха - обязательны.

*
О. Борис служил по-украински (думаю, церковь была "автокефальной"), Джорж читал по-английски, я - по- церковнославянски. Ничего этого не должно было быть: я несомненно был в церкви "раскольников", молиться с ними не имел права и, ясное дело, в чтецы меня никто не посвящал. К тому же, привела меня в эту церковь ( о ужас!) католичка.
Но в то время (думаю, так было бы и теперь) никакого внутреннего дискомфорта я не чувствовал. Рядом со мной было два очень своеобразных и очень симпатичных человека - каждый по-своему. В этом отрывке я хочу рассказать о Джорже.

*
То был высокий, очень полный (там говорят - "большой") человек с неловкой пластикой и детским выражением лица. Работал он бухгалтером. Женат никогда не был. Преданно ухаживал за старушкой матерью, которая почему-то возненавидела его, когда он обратился в Православие. Мать была англиканкой, но назвать ее ревностной христианкой было бы преувеличением. Почему эта, в целом равнодушная к вопросам религии старуха обратила свой гнев на единственного сына, для которого она была всем? Джордж не понимал этого. Я подумал, что скорее всего ее сын, перейдя в Православие как-то изменился. Стал более замкнут, много молился, начал соблюдать посты. Иными словами, в чем-то стал непостижим для своей матери.
*
Мы редко любим того, кого не можем понять.
*
Я спросил у этого неуклюжего толстяка, не знающего ни слова ни по-русски, ни по-украински, каков был мотив его обращения. Он стал серьезен. Православие - сказал он - помогло мне лучше познать мою греховную природу. Оно помогло мне познать мое ничтожество и недостоинство.
*
Как странно было бы это услышать светскому человеку! Джордж ушел из церкви, где ему ежедневно говорили, что Иисус его любит, что он - спасен, туда, где ему говорили, что он страшный грешник и, скорее всего, душу его ждут мытарства, а то и ад. Он добровольно выбрал страх и унижение, чувство вины и растерянности. Он пришел туда, где эти чувства постоянно взращиваются в человеке.... Зачем? Не потому ли, что именно так он и ощущал свой внутренний мир, что все его существо отвергало оптимистическую проповедь протестантизма?

*
При всем желании найти компромисс между современной психотерапией и Православной антропологией останутся вещи, которые никогда не сойдутся. Религия, особенно в нашем. православном варианте, взращивает в человеке чувство вины и страха. Как раз те чувства, с которыми психотерапия борется. Церковь учит нас "держать ум во аде и не отчаиваться". психотерапевты не думают, что это возможно для человека....

*
Вот еще один эпизод. Лежит моя жена на диване,, читает вслух Достоевского, и как раз "Преступление и наказание", как на грех, да еще и диалог Свидригайлова с Дуняшей.
Спрашивает меня: - Есть ли у Достоевского какая мораль? Ну, я и отвечаю в духе учительницы русской литературы за 11 класс советской средней школы, что мораль тут не одна, а целых две.

Первая, как в "Братьях Карамазовых" - Бога нет,все позволено, а если все позволено,то падать будешь до самого дна.Так, чтобы топором не только старушку мерзкую, но и ее безвинную Лизавету. И, опять же по "Карамазовым", до людоедства, антропофагии.
Вторая мораль - что из самого дна можно увидеть свет Божий и заслужить прощение. ("Из глубины воззвах к Тебе, Господи, Боже, услыши глас мой!").

Но, вот, подумалось мне, что из этих двух школьных моралей следует еще одна, не для школьников: если до самого дна не докатишься, прощен никогда не будешь.И если удержишься на поверхности, то понятно, ЧТО на поверхности держится. Так что единственный выход - во все тяжкие и камнем на дно.
И еще вспомнил я белорусскую, кажется, легенду: идут Господь и Святой Петр в праздник мимо речки.А там баба белье стирает. Господь говорит Петру: - Эту никогда не прощу. Идут дальше.Видят, другая баба незаконнорожденное свое дитя в речке топит.- А эту прощу, - говорит Господь Петру. - Как же так, удивляется Петр, - почему так?
- А потому, говорит Господь, что та, что в праздник стирает, думает, будто все правильно делает и никогда не покается, а та, что невинное дитя топит, знает, что злодеяние совершает.

Страшная эта история, может быть, ключик к пониманию нравственной логики Достоевского.
И пониманию одной из черт христианской психологии, уродливо преувеличенной, но - весьма и весьма популярной именно в этом, преувеличенном и изуродованном виде.