выбранные сновидения о несчастной и невозвратной любви

*
Снилось, что я лежу, привязанный к железной койке в поднадзорной палате Третьего Отделения Одесской психушки в нарядной смирительной вышиванке. В изголовье в задумчивых позах стоят зав. отделением доктор Бенкедорф и Майор Валерьевич. Ко мне подходит медицинская сестра... Знакомое лицо! Да это же она, она, Одесская Интеллигенция! В руках у нее шприц с желтоватой маслянистой жидкостью... Да это же сульфозин!

Сульфа, сульфа! - ободряюще сказала Одесская Интеллигенция. В четыре точки. И в язык!

И тут раздался резкий голос черной кошечки Баси, сидевшей у меня на груди:
Глаза выцарапаю, прослойка горкомовская!
И, зашипев, Бася подняла правую переднюю лапку с выпущенными когтями.
И страшное видение скрылось из глаз.

*
Жена Люся иногда любит меня дразнить, спрашивая, за какую сумму я согласился бы продать кошечку Басю. При этом я испытываю приблизительно такие же чувства, какие испытывал, будучи ребенком, когда меня спрашивали, кого я больше люблю - папу или маму.

Я отношусь к этой дразнилке совершенно серьезно. Я прижимаю черную кошечку Басечку к груди и говорю - ни за какие деньги!

Басечка обычно довольно мурчит, но потом спрашивает: а ты мог бы променять меня на любовь Одесской Интеллигенции?

Секунду, нет, долю секунды, я медлю, но с удвоенной решимостью говорю: Никогда!

И черная кошечка Басечка спокойно засыпает у меня на коленях. А я сижу перед компом, размещая в ФБ стихи, за которые меня ненавидит Одесская Литературная Общественность.

Еще бы! Ведь в моих стихах (вы знаете, вы знаете, вы все, конечно знаете) нет ничего, кроме секса и насилия. А! Чуть не забыл! Еще менторский тон!

verses

***
Уж если копать то без устали, до корней,
под окнами ходит эпоха черной ночи черней,
не можешь уснуть, слушая эти шаги под окном,
и если о чем то думаешь, то всегда об одном -
о мерзости запустения, о мерном унылом труде,
о том, что искал всю жизнь и не нашел нигде,
о подземельном царстве, о сплетеньи корней,
об эпохе под окнами черной ночи черней.

verses

Ода высокоторжественная на шестидесятипятилетие достославного пиита земли Казахския Бахыта Кенжеева в жидовствующем граде Одессе жидобандеровским поэтом на Привозе сочиненная.

1.
Кто преломил седьмой десяток
по-братски, как ломают хлеб?
Кто весь от головы до пяток
сияет - светозарный Феб?
В степях холодных Казахстана
чья лира тянет непрестанно
всегда звенящия струны?
Чьи гимны побуждают россов
все дни искать среди отбросов
обломки попранной страны?
2.
Скажи, Кенжеев, опознал ли
себя в сочувственных стихах,
вот изумленны укры пали
перед тобой в дорожный прах.
Нет ни в киргизе, ни в узбеке,
ни в древнем снежном человеке
и толики твоих доброт,
ни нежности к мятежным девам,
которых всех бы вы - но где вам?
Профан поэта не допрет.
3.
Профан -понятно - дик и злобен,
и клык торчит из-под губы,
поэт - всегда богоподобен,
хоть общей не уйдет судьбы -
куда идти? Повсюду козни
братоубийства, дикой розни,
где стол был яств, там комп стоит,
где буйства и веселья клики -
проворной мыши даблклики,
и монитор на всех глядит.
4.
О чем профан, мочась к забору,
а если повезет - к стене,
мечтает? Знает ли что Тору
открыл казах тебе и мне,
царевичу младому Хлору,
который не полезет в гору,
не выпив вискаря сперва,
самой Фелице, чуть развратной,
но звавшей всех на подвиг ратный,
дрожи от страха, татарва!
5.
Напрасно угрожает другу
звериный нечисти оскал!
Вот Чуркин верный тянет руку -
и где их гнусный трибунал?
Вот славный Путин вдохновенный
чертит рукою план военный,
Таврида вновь покорена!
Но от твоей строки гремучей -
падут, как в приступе падучей,
не разумея ни хрена.
6.
Дерзай Кенжеев! Мощны ямбы
идут за мир на смертный бой.
Я не советовал друзьям бы
вовек соперничать с тобой!
Пусть строят злоковарны ковы
тебе Кабановы, Цветковы,
и Грицманы - падут к столу.
И я - простой поэт с Привоза
среди соломы и навоза
тебе, Бахыт, пою хвалу!

verses

***
не наживешь себе, себя же не обобрав.
не накажешь другого, себя не опустошив.
лишенный праведности - все равно, что лишенный прав,
но бежит от праведности грешник, покуда жив.

так говорил живущий в таежной глуши монах
приходившему на поклон лесному зверью:
не сносить человеку покаянных рубах,
так я говорю, но не слушайте того, что я говорю.