***
Отвратительный грузный старик
с оттопыренными губами,
совершенно лысый и гладко выбритый,
в военном френче и галифе, хотя
в армии он никогда не служил.
Уже тогда ему было за семьдесят,
а он прожил еще лет пятнадцать.
Тетя как-то сказала о нем: "Он еще человек!"
Имелось в виду, что к нему
приходит женщина, не первой молодости, но в теле,
раздевается перед ним, позволяет себя касаться.
Ничего я в этом не понимал,
потому и запомнил.
Иногда представляю себе его и ее:
она в нижней рубашке
пятидесятых годов, такую я видел на маме.
Он пучит глаза, причмокивает губами,
тянет к ней дрожащую руку, краснеет...
Он еще человек, вот что это значит.
Отвратительный грузный старик
с оттопыренными губами,
совершенно лысый и гладко выбритый,
в военном френче и галифе, хотя
в армии он никогда не служил.
Уже тогда ему было за семьдесят,
а он прожил еще лет пятнадцать.
Тетя как-то сказала о нем: "Он еще человек!"
Имелось в виду, что к нему
приходит женщина, не первой молодости, но в теле,
раздевается перед ним, позволяет себя касаться.
Ничего я в этом не понимал,
потому и запомнил.
Иногда представляю себе его и ее:
она в нижней рубашке
пятидесятых годов, такую я видел на маме.
Он пучит глаза, причмокивает губами,
тянет к ней дрожащую руку, краснеет...
Он еще человек, вот что это значит.