***
Она не ходит на вычитки: боится кликуш,
судорог, криков, а паче того, что в нее
вселятся бесы, изгнанные из истеричных душ,
осмотрятся в ней изнутри и полюбят свое жилье.
И тогда такое начнется в ее утробе - держись!
Шипение, посвист, шептанье, желаний не одолеть.
Какое тогда Спасение? Какая вечная жизнь?
Разве что бесогон Никита возьмет железную плеть
и начнет хлестать ее по обнаженным плечам,
по бедрам, а после - по воздуху, чтобы рога обломать
воздушным духам, но все равно, по ночам
они не дадут покоя. Разве только Пречистая Мать
Сама перед Сыном заступится за рабу
Божью Екатерину. Блузка, юбка до пят,
платочек на голове, морщинки на круглом лбу,
идет, потупив глаза, а над ухом вопят
те, кто верует и трепещет. Но и сама она
верует и трепещет. Боже, какая тоска!
Стоит посреди двора. Кричит: "Отойди, Сатана!"
Соседская Танька крутит пальчиком у виска.
Она не ходит на вычитки: боится кликуш,
судорог, криков, а паче того, что в нее
вселятся бесы, изгнанные из истеричных душ,
осмотрятся в ней изнутри и полюбят свое жилье.
И тогда такое начнется в ее утробе - держись!
Шипение, посвист, шептанье, желаний не одолеть.
Какое тогда Спасение? Какая вечная жизнь?
Разве что бесогон Никита возьмет железную плеть
и начнет хлестать ее по обнаженным плечам,
по бедрам, а после - по воздуху, чтобы рога обломать
воздушным духам, но все равно, по ночам
они не дадут покоя. Разве только Пречистая Мать
Сама перед Сыном заступится за рабу
Божью Екатерину. Блузка, юбка до пят,
платочек на голове, морщинки на круглом лбу,
идет, потупив глаза, а над ухом вопят
те, кто верует и трепещет. Но и сама она
верует и трепещет. Боже, какая тоска!
Стоит посреди двора. Кричит: "Отойди, Сатана!"
Соседская Танька крутит пальчиком у виска.