заметки

Дорогая моя!

Немного топонимических воспоминаний.

Из роддома меня принесли в дом дедушки и бабушки в Черновцах, на улицу Клары Цеткин. В Одессе бабушка водила меня гулять по проспекту Сталина. Жили мы на площади Карла Маркса. Работал я одно время на улице Дзержинского. Больница, где я работал позднее, находилась в Ленинском районе, а парк, где я иногда гулял был парком Ильича. Работал я также и в поликлинике на улице пламенного атеиста Емельяна Ярославского (это псевдоним, если кто не знает). Дом диссидента Вячеслава Игрунова, где я одно время жил, был на улице Щорса, правда, в переулочке. Почему же я должен возмущаться тому, что некоторые улицы называют именем Бандеры или Шухевича?

А вот почему этот вопрос так актуален. Он идет в системе координат "свои - чужие", "наши - фашисты", "русские - немцы", "казаки-разбойники".

Чтобы посмотреть на все это sine ira et studio без гнева и пристрастия, нужно сказать себе: Ленин, Сталин, Дзержинский, Ярославский - они совсем не "наши".

Я, может быть, хотел бы постоять на углу улиц Мандельштама и Ахматовой, пройти по проспекту Цветаевой и отдохнуть в сквере Стуса и, увы, пройти по бульвару Ивана Драча, пару дней назад покинувшего этот мир.

Но идеология государств не строится на именах поэтов. Особенно в дни войны.

Твой

Борис

заметки

Бунин писал - "язык болеет вместе с народом".
*
Деградация языка неотделима от деградации значительной массы его носителей. Неожиданно те, кто говорил и писал более или менее грамотно, вдруг обнаруживают, что находятся в башне из слоновой кости, точнее - в лингвистической эмиграции. В принципе она не отличается от эмиграции территориальной. Внимание! Тут речь вовсе не о политике.
Скорее о массовой культуре.
Правители могут принять в этом процессе живое участие. Ну, вспомним путинское "мочить в сортирах"...Кроме того, правительства ответственны за инвестирование в образование, в том числе и прежде всего - гуманитарное.
Внимание! Это не о России, вернее, не только о России.

*
Я специально изучал надписи на фотографиях конца Х1Х - ХХ века. В этих надписях огромное количество грамматических ошибок, весьма часто "фонетических" - "пишу как слышу":
сонце мое, кресному папе... Инфинитивы где попало. раздельное написание частицы "не", где предполагается слитное и наоборот - "на" вместе с память слитно : "пусть тебе напамять остается не подвижная личность моя". Теряется мягкий знак после шипящих: "как посмотриш так меня вспомниш".
*
Вчера беседовали с нашим немецким приятелем-полиглотом. Конечно, затронули проблему языка ненависти. Он сказал, что такое есть и в Германии, и всегда было. Язык ненависти формировался в группах крайне правых и крайне левых. Проблема состоит в том, что сейчас это язык экстремалов становится языком всеобщим, он проникает в речь казалось бы "нейтральных" граждан.
Я подумал, что приблизительно так уголовный жаргон в бывшем СССР проник в интеллигентскую среду и в значительной мере отравил сознание целого поколения...

О сегодняшнем дне незачем и говорить.

verses

Маленький Данте (венок восьмистиший)

*
маленький Данте умеет считать до девяти
старший товарищ за ручку водит его кругами
рассчитаться с грехами как рассчитаться с долгами
если мрак вокруг стихами путь освети.

лет пятьдесят грешил - вечность страданьем плати
догола разденься одежду свали у входа
там же твои надежды там же твоя свобода
подросток Вергилий не даст малышу сбиться с пути

*
подросток Вергилий не даст малышу сбиться с пути
что скажешь младшая группа детского сада
читай по слогам надпись над воротами ада
ты уже знаешь буквы ты уже взрослый почти

там вдали за рекой осужденные города
там блудницы как в бане не смотри подглядывать стыдно
катятся в пропасть те кто развратничал скрытно
да и сам поневоле катишься вниз туда

*
да и сам поневоле катишься вниз туда
мимо отпетых чиновников разжиревших на взятках
их жарят как в юности шашлык в лесопосадках
но пламя призрачно нет от него вреда

так продолжаться будет до дня суда
берите плакаты граждане стройтесь в колонну
держитесь за руки дружно спускаясь по склону
где вмурован Иуда в огромную глыбу льда.

*
где вмурован Иуда в огромную глыбу льда
где сатана когтистые лапы вздымает из бездны
тут и мужи имениты тут и жены любезны
тут и товарищ поп и работник его балда

тут те кто крутили и кого скрутили в бараний рог
тут и вымышленные персонажи герои сказок
не снимая военных касок и лицемерных масок
катимся или просто сбегаем не чуя ног

*
катимся или просто сбегаем не чуя ног
притяжение зла не хуже притяженья земного
одно утешенье мы все малыши нас много
мы все оставили наши надежды переступив порог

там наверху на могиле бумажный венок
там беготня суета мигают огни сфетофора
там вслед тебе кричали когда-то держите вора
кто-то тебе подножку кто-то в спину пинок

*
кто-то тебе подножку кто-то в спину пинок
кто-то дразнится кажет палец и корчит рожи
ад тот же театр царь смотрит из царской ложи
представление начитается вот и третий звонок

театр страданий но мы в расчет не берем
что пьеса могла быть совсем иною
кто-то руки тебе скрутил проволокой за спиною
кто-то тебя пугает церковным календарем

*
кто-то тебя пугает церковным календарем
крепче держись малыш за мертвую руку
тиран-человек на шарманке играет разлуку
жаждет крови посмертной кто при жизни был упырем

маленький Данте как муравей янтарем
скован видением закрывает глаза все пропало
на минуту ослеп и как будто бы легче стало
сверху Вергилий машет керосиновым фонарем

*
сверху Вергилий машет керосиновым фонарем
но маленький Данте стоит крепко сжимая веки
величаво текут подземные черные реки
Вергилий и Данте хорошо ли в аду вдвоем

все возвратится на круги ада как ни крути
холодный огонь не жжет и это еще больнее
старый Вергилий может рассказать об Энее
маленький Данте умеет считать до девяти

***

маленький Данте умеет считать до девяти
подросток Вергилий не даст малышу сбиться с пути
да и сам поневоле катишься вниз под уклон туда
где вмурован Иуда в огромную глыбу льда

катишься или просто сбегаешь не чуя ног
кто-то тебе подножку кто-то в спину пинок
кто-то тебя пугает церковным календарем
сверху Вергилий машет керосиновым фонарем
маленький Данте умеет считать до девяти